как бы сделать так, чтобы он понял ее любовь, но, как всегда, сбилась и потерялась. И уже хотелось, чтобы все это поскорее закончилось…
Разбудил ее странный и давно забытый звук: мычала корова. Александра подняла голову и удивленно посмотрела на мужа:
– Что это?
Небо за окном едва серело, время было раннее, и граф еще не вставал.
– Корова, – улыбнулся он.
– Но… откуда?
– Здесь, на Васильевском острове, многие семьи с маленькими детьми держат коров. Хотя у них есть определенные трудности: надо запасти на зиму корм, нанять скотницу, приискать место в коровнике. Но зато… Зато у нас сегодня к завтраку будет свежее масло и сливки! Таких ты, мой друг, давно уже не ела, уверяю тебя.
Александра счастливо улыбнулась. Подумать только: корова! Ощущение чего-то большого, теплого, сытного, пахнущего молоком. Ощущение дома.
– Я дома! – радостно сказала она. – Наконец-то я дома!
– Здесь, к сожалению, нет ванной комнаты, – вдруг нахмурился граф. – Дом маленький, не слишком приспособленный для жизни. Но нам какое-то время придется потерпеть.
– Ты так говоришь, Алексей Николаевич, будто я выросла во дворце, а не в деревне, в доме разорившегося помещика Иванцова, – лукаво улыбнулась Александра. – В своем детстве я и не такое видала!
– Но теперь ты моя жена, ты графиня Ланина. И ты должна жить в столице так, как подобает даме твоего положения и состояния. Я должен заняться этим как можно скорее…
Гофмейстерина императрицы Головина, или, как по-свойски называл ее граф, Аннета, приехала на следующий день, под покровом темноты. Она стремительно вошла в гостиную, высокая, как гренадер, и невыносимо смешная в своем желании окутать этот визит тайной. Казалось, в ней самой нет ничего тайного, хотя под подолом ее необъятной юбки мог бы спрятаться не один придворный секрет. Граф тоже понимал это, потому улыбнулся и поспешил навстречу кузине с раскрытыми объятиями. На вид Аннете было лет сорок, но могло быть и больше. На голове у нее красовался огромный чепец, обшитый широкой синей лентой, глаза были глубокие, карие, уголки их опущены, что выдавало ее возраст, нос прямой, с горбинкой, а губы бледные и узкие. Она производила впечатление дамы значительной и знала это.
– Ну, голубчик, покажи мне ее! – потребовала Головина. В ее голосе было нетерпение.
Александра сделала книксен, стараясь сдержать улыбку.
– Что ж, хороша, – сказала Аннета по-французски. – И очень хороша! Только что ж это за Иванцовы такие?
– Моя мать – урожденная княжна Михайлова-Замойская, – так же по-французски ответила Александра. С некоторых пор она уже не опасалась за свой французский язык. Благодаря ежедневным урокам и тому, что она больше года вращалась в высшем парижском обществе, тот был почти безупречен.
– Не те ли это князья, у которых дом на Тверской, и которые в родстве с Орефьевыми? – голос Аннеты слегка потеплел.
– Через Полин Михайлову,