понять американцев изнутри. Поэзию, правда, тем более философию никто не брал, и магазин по этой номенклатуре прогорал. Брали искусственные шубы, джинсý, кожу – для перепродажи на родине.
Во мне уже не было боязни нелепых поступков в зависимых положениях. Здесь было открытое противостояние, и это успокаивало.
В молодости я читал диссидентов в машинописных копиях, как запретный плод. А здесь накупал их тайком в русских книжных магазинах и с рук, в домах стареньких потрепанных эмигрантов во Флашинге. Вывозил их на родину тоже тайно, коробками знакомых дипломатов в ООН, не проверяемыми на таможне. Но многие из этих книг не открывали нового, как ненависть, негатив и страдание не дают человеку ничего. Они, патриоты, уезжали, чтобы донести до Запада все о тоталитаризме. А сейчас у нас открылись такие бездны, что они, мало знавшие, сами поразились. И многие пошли туда, где говорят о патриотизме, – к коммунистам.
Мы все служим в нашей Миссии, контролируемой неким Молохом, таящимся в каком-то ином измерении. Даже сам генсек нашей страны молча указывает пальцем куда-то наверх: там все знают!
Офис Миссии на Пятой авеню в небоскребе восемьдесят этажей, полосатой закупоренной вавилонской башне с внутренней вентиляцией. На верхних этажах она постоянно покачивается от ветра с Гудзона. Цель нашей работы – поставки современного оборудования.
У нас широкие экономические связи разными странами, и мы позиционируемся как независимая частная компания. Миссия не афишировала перед партнерами принадлежность к враждебной стране, зависимой от Молоха, считались крупной иностранной компанией с многомиллионным оборотом. Наши партнеры извлекались из загадочной энергетической дали, где клубились корпорации и фирмы, с которыми мы связаны возможностями поставок технологий «ноу хау».
Шеф, с располагающим полным телом, круглой лысой головой и холеными складками на лице, общается с «верхом», от которого исходят команды, и мы ничего не знаем, что там совершается сакрально стратегического, нам это недоступно.
Мы все – инженеры, такие у нас должности, невзирая, по какому профилю. Долговязый инженер Кузин, заикаясь, развертывает целую феерию слухов и мнений о предстоящем усилении наших военных возможностей перед агрессивной темной стороной, если они…
– Наш генсек так отбрил их! – восхищался он.
Нас с инженером Игорем это бесило, мы недолюбливаем этого недалекого, всегда бодрого оптимиста. Он, казалось, сам понимал свою несостоятельность в умных спорах, тянулся к нам, но иногда в нем прорывалась ненависть к нам, «оппозиционерам».
Морщинистый инженер Миронов недоверчиво прислушивается, составляя в уме донесение офицеру по безопасности Колонии.
Степенный инженер Кудрявцев добродушно усмехается на болтовню Кузина. Он как бы сам по себе, слишком занят хозяйством (он завхоз), чтобы зависеть от идеологии.
Только мой веселый