на советско-германском фронте отделения: «Русланд-Норд», «Русланд-Митте» и «Русланд-Зюд» и имевшие к восточному отделу VI управления РСХА самое прямое отношение были заняты повсеместной перестройкой своей работы. Она была вызвана тем, что заброска в советский тыл хоть и многочисленных, но мелких групп диверсантов, как показала практика, не оправдала себя. Монолитность советского тыла, сплоченность советских людей, в любую минуту активно поднимавшихся на борьбу со шпионами и диверсантами, оказались непосильными для мелких групп «цеппелиновских» и абверовских лазутчиков. Учитывая это, восточный отдел в спешном порядке отрабатывал операцию «Волжский вал», ставившую своей задачей организацию на советской территории крупных диверсионных формирований. Такие формирования должны были в первую очередь надежно и на длительный срок нарушать в советском тылу коммуникации, связывающие фронт с Уралом и промышленными предприятиями оборонного значения, расположенными в Сибири. Кроме того, восточному отделу РСХА и руководству «Цеппелина» казалось, что «для ликвидации диверсионных групп крупного масштаба потребуется помощь действующих частей Красной армии – местные органы не в состоянии оказать должное сопротивление диверсионным формированиям. Крупные, хорошо вооруженные группы сумеют привлечь на свою сторону немецких военнопленных, освобожденных ими из лагерей. Растущие диверсионные группы будут останавливать поезда с оружием и вооружать лиц, присоединившихся к ним». Таковы были планы. Они были утверждены. И надо было скорее их выполнять. А тут новое задание, да такое, которое исходило от самого рейхсфюрера. А может быть, даже и от фюрера. Вот почему Грейфе, помня строжайший приказ Кальтенбруннера не терять напрасно ни одного часа, отложив все другие дела и заботы, в том числе и выполнение операции «Волжский вал», уже через три дня, имея совершенно четкий план действий по подготовке выполнения нового задания, попросился на прием к начальнику РСХА. Естественно, перед этим он обо всем доложил своему непосредственному начальнику бригаденфюреру Шелленбергу. И даже предложил ему проинформировать о проделанной работе вышестоящее руководство. Но Шелленберг категорически отказался от этой чести.
– Сами, сами, Грейфе, доложите, – подчеркнув особое доверие, дружески похлопал начальника восточного отдела по плечу Шелленберг и добавил: – Только из первых уст должен узнать обергруппенфюрер о ваших предложениях.
Грейфе и жест, и напутствие бригаденфюрера понял по-своему. Шелленберг явно не хотел ввязываться в это дело, по крайней мере до той поры, пока не обозначатся какие-то конкретные гарантии его успеха.
Другое дело Кальтенбруннер. Тому некуда было деваться. Он принял Грейфе немедленно. Он даже отложил ради этого самим же им намеченную встречу с представителем министра труда доктора Лея, с которым должен был решить очень важный вопрос о дополнительной рабочей силе, то есть о новых тысячах узников концлагерей, посылаемых на заводы, шахты, поля и дороги империи.
Всякий разговор с любым человеком, который на иерархической лестнице рейха стоял