же встала. Платье превратилось в лохмотья, разорвалось сбоку по шву, и от вида стройной длинной ножки в порванном чулке я судорожно выдохнул и почувствовал, как дернулся напряженный до предела член. Содрал с нее остатки одежды. Когда щелкнул лезвием раскладного охотничьего ножа, она закричала, а я просто поддел лямки ее лифчика и отшвырнул его в сторону.
– Опусти руки.
Стоит, прикрывшись тонкими исцарапанными руками, скрестив их на груди и обхватив плечи дрожащими пальцами. И меня трясет от этого зрелища и от ее красоты. Эти волосы светлые и такие мягкие, тонкие, как облако.
– Опусти, я сказал.
Медленно опускает.
– Больной ублюдок.
Тихо, но я слышу… и мне плевать, потому что от вида ее голой груди у меня пересыхает в горле. От холода маленькие соски сжались и вытянулись. Мягкие очертание полушарий над ребрами и плоский нежный живот с аккуратным пупком завораживали. Потрогал кончиком пальца самую вершинку, обвел несколько раз розовые окружности и сдавил сосок. Девчонка всхлипнула, а я взял ее за подбородок и повернул заплаканное лицо к себе, продолжая натирать сосок большим пальцем. Вцепился взглядом в ее взгляд, удерживая и охреневая от того, какие у нее глубокие и отчаянно голубые глаза. Бездна неба и космос расширенных зрачков, а на пушистых ресницах дрожат слезы. Такая беззащитная, нежная, мягкая. Хочется одновременно и испачкать, и не трогать. До боли запульсировало в паху, и от напряжения начала подёргиваться вена на лбу. Мне надо было кончить. Немедленно. Сейчас. Вот так, глядя на нее вот такую трогательно чистую.
А потом взяла злость. Эта нежная, хрупкая и чистая взяла мои деньги и подписала контракт, в котором я по пунктам расписал ее добровольное оказание мне услуг интимного характера на протяжении всего времени, что она будет находиться в моем доме, в любое время суток и любыми способами, какими я пожелаю. И теперь ломает из себя загнанную овечку. Может, ее цена не устроила, или я не понравился. Потому что еще никто из игрушек не вел себя, как она. Никто не смотрел на меня с таким ужасом и презрением.
Взял ее за руку и потянул к своей оттопыренной ширинке.
– Расстегни. Я хочу кончить.
Глава 6
Еретик – не тот, кто горит на костре,
а тот, кто зажигает костер.
© Уильям Шекспир
– Да пошел ты! – сквозь зубы, потому что лихорадит от холода и от пережитого ужаса. Когда эти псы склонили ко мне исходящие слюной морды, я зашлась в немом крике, но не издала ни звука и не дернулась. Так и сидела, не двигаясь и глядя куда угодно, но только не им в глаза, и мысленно прощалась с мамой и Митей. Так жутко мне не было никогда в жизни. Мне вообще начало казаться, что я сплю и все это кошмар. Он скоро закончится. Я проснусь, и всего этого не станет.
Едва хозяин Багрового заката (господи, какое зловещее название у этого логова) толкнул дверь деревянного домика, в который меня загнали его псы-убийцы, я обрадовалась. Мгновенное ликование идиотки, которая сама пошла на закланье, а затем и новый виток страха. Он утончённее и выше на тональность. Как нарастающее крещендо в моем любимом реквиеме Моцарта.