разгонишься…
Ехали действительно медленно, к тому же в полной темноте. Обгоняли разве что бредущих вдоль дороги с нехитрым скарбом жителей окрестных селений, от стихии не пострадавших, но из-за опасения, что их постигнет участь соседей, все-таки покинувших насиженные места.
В городской больнице, до которой добрались лишь часа через полтора, трупы – еще неопознанные и потому не подготовленные к погребению – лежали прямо во дворе. Их раскладывали здесь специально: в надежде, что кто-нибудь из местных жителей опознает в раздавленных, размозженных, разорванных мертвых телах своих родственников. Зрелище было жутким, и даже успевшая ко многому привыкнуть Джин отвернулась, а Марьям и вовсе, вскрикнув и закрыв лицо руками, оступилась. Джин поддержала её, не позволив упасть.
– Успокойся, Марьям, успокойся, – обняла она девушку. – Ничего не поделаешь, такая уж у нас работа…
Двое мужчин и женщина, с ног до головы закутанная в черное, выносили со двора кого-то из близких. Мужчины то и дело вскидывали головы к небу, слали проклятия шайтанам и демонам, взывали к Аллаху, а женщина просто тихо плакала, закрыв лицо покрывалом. Рядом с больницей стояла видавшая виды легковушка. Мужчины открыли багажник и засунули в него труп. Багажник не закрылся, но никого это, похоже, не взволновало. И Джин в очередной раз поразилась несоответствию между только что громогласно и демонстративно выказываемым горем и чудовищной небрежностью, с которой труп был заброшен в багажник машины. Эту черту – расхождение эмоций с действиями – она подметила здесь, на Востоке, давно. И постепенно пришла к выводу, что хотя в древности Ближний Восток и послужил колыбелью для нескольких высокоразвитых цивилизаций, однако со временем ислам подмял под себя культуру этих народов и поспособствовал тем самым их деградации. Потому-то свойственные обычно лишь малоразвитым племенам обряды стенаний над мертвыми, завершающиеся танцами с барабанами, получили своеобразное воплощение и здесь.
Мужчины меж тем уселись в машину, один из них включил стартер, и легковушка затарахтела как трактор. Видимо, у нее был неисправен глушитель. Женщина, придерживая длинные одежды, не без труда пробралась на заднее сидение. Ей никто не помог – местному этикету подобные тонкости были неведомы. О мертвеце и вовсе, похоже, забыли: так и повезли в открытом багажнике. Джин проводила машину взглядом: синюшные ноги с засохшими следами крови свисали до самой земли, и их подбрасывало на каждой колдобине…
– Как можно верить в милосердие небес, когда столько горя вокруг? – всхлипнула Марьям.
Джин отчего-то вспомнила иракскую девушку Михраб, свою помощницу в городской больнице Эль-Кута. Правда, Михраб принадлежала к интеллигентной арабской семье, и это отражалось не только в её манерах, но и на лице: тонкие черты, мягкий голос, большие светлые глаза. Марьям же была дочерью бедного неграмотного крестьянина, подавшегося в город на заработки. Мать её ослепла после несчастного случая и с тех пор не выходила из дома. Чтобы содержать