несчастен, сэр, так всеми оставлен! – проговорил мальчик, всхлипывая. – Все ненавидят меня… О, будьте хоть вы добры ко мне, не сердитесь…
И, прижав руки к своей впалой груди, ребенок посмотрел в лицо сторожа такими молящими робкими глазами, что чопорному сторожу стало не по себе.
И, удивительное дело, в сердце мистера Бамбла как будто шевельнулось давно забытое им чувство жалости и сострадания к бедному беспомощному ребенку.
Сторож долго смотрел на мальчика, и взгляд его был уже не таким сердитым. Потом он взял Оливера за руку и хотел что-то сказать, но слова словно застряли у него в горле. Бамбл провел рукой по глазам, поправил галстук, откашлялся и, проворчав себе под нос что-то про «этот несносный кашель», продолжил путь.
Они пошли дальше, все так же молча, но теперь сторож шел медленнее, стараясь соразмерять свои шаги с шагами ребенка, и бережно вел того за руку.
Когда Бамбл с Оливером пришли к гробовщику, уже совсем стемнело. Они зашли в лавку. Мрачное помещение с низким закоптелым потолком освещала всего одна свеча, делая комнату с закрытыми ставнями еще более неприглядной. На полу было много сора, в углах полно паутины. По стенам стояли рядами гробы, а посредине красовался большой недоконченный гроб на черной подставке, усыпанный стружками, гвоздями и обрезками черного сукна.
Возле свечи, согнувшись над старой конторкой, сидел широкоплечий мужчина с круглым добродушным лицом и записывал что-то в толстую книгу, щелкая громко на счетах. Это и был сам гробовщик Сауэрберри.
– А, это вы, мистер Бамбл! – сказал он, поднимая голову от своих счетов, когда сторож с мальчиком вошли в лавку.
– Собственной персоной, мистер Сауэрберри, – ответил Бамбл. – Я привел вам мальчика.
– А! Ну, давайте его сюда! Посмотрим, каков ваш мальчик! – усмехнулся гробовщик и, взяв свечу в руки, поднес ее к самому лицу Оливера и стал пристально его разглядывать.
– Душенька, выдь-ка сюда на минутку! – крикнул он.
В дверях тотчас же показалась маленькая худая женщина с впалой грудью и очень неприветливым лицом.
– Это, душенька, мальчик из приюта, о котором я тебе говорил, – сказал ей гробовщик вкрадчивым голосом.
– Господи, как он мал! – всплеснула руками его жена.
– Ну, это не беда, – сказал Бамбл. – Он и вправду маловат, но он вырастет, миссис Сауэрберри. Вот увидите, как он скоро вырастет!
– Да еще бы, на наших хлебах-то! – раздраженно воскликнула миссис Сауэрберри. – Я всегда говорила, что держать приютских детей нет никакой выгоды, решительно никакой. Они обходятся гораздо дороже того, что сами стоят. Но моего мнения слушать не захотели. Ведь мужчины всегда делают по-своему!
Бросив сердитый взгляд на мужа, который и без того совсем растерялся, она отперла боковую дверь и втолкнула Оливера в темный сырой погреб, служивший им кухней, где сидела грязная служанка в стоптанных башмаках и в таких рваных синих чулках, что их уже невозможно было заштопать.
– Шарлотта, – сказала ей жена гробовщика, – дай-ка этому