Уильям, Кушмен (девочка) и Бейнбридж (еще одна девочка) – превратились в Стьюи-младшего, в Допи, в Писклю Вилли, в Куши и Пух. Бедная Бейнбридж, к имени которой трудно было присобачить «и»; она была последним ребенком в семье и еще носила подгузники; а посему в «изящной» попытке придать ее домашнему имени не просто описательный, но вполне литературный характер она и получила прозвище Пух.
В данный момент именно Куши тащила Мидж за руку, и это она сообщила матери, что «Бонки кого-то укусил».
– Кого на этот раз? – спросил Жирный Стью и схватил ракетку для сквоша, словно намереваясь немедленно во всем разобраться; однако он оказался совершенно не одет, так что именно Мидж, запахнув поплотнее халат, приготовилась стать первым взрослым человеком на месте свершившегося преступления.
Стюарт Перси частенько болтался по дому чуть ли не голым. Причем неизвестно почему. Может быть, чтобы снять напряжение, которое возникало у него, когда он бродил по кампусу при полном параде и совершенно не знал, чем бы заняться. Просто бродил, демонстрируя «тусклое серебро» своей прически. А может быть, он поступал так в силу необходимости – чтобы столь активно плодиться и размножаться, он просто обязан был раздеваться, и довольно часто.
– Бонки укусил Гарпа, – сообщила маленькая Куши Перси.
Ни Стюарт, ни Мидж не успели заметить, что Гарп уже появился в дверях холла. Одна сторона его головы была в крови и казалась совершенно изжеванной.
– Миссис Перси, – прошептал Гарп, но недостаточно громко, и его не услышали.
– Так это был Гарп? – переспросил Стюарт. Наклоняясь, чтобы положить ракетку обратно в шкаф, он сдавил свой жирный живот и пукнул. Мидж быстро глянула на него, но ничего не сказала. – Значит, Бонки укусил Гарпа? – продолжал Стюарт. – Ну что ж, по крайней мере, у этого пса хороший вкус!
– Ох, Стьюи! – воскликнула Мидж и издала короткий смешок, будто плюнула. – Гарп ведь еще совсем маленький.
А маленький Гарп так и стоял, едва не теряя сознание и пятная кровью дорогущий ковер, которым полностью был застелен пол в четырех огромных комнатах первого этажа.
Куши Перси, чья молодая жизнь впоследствии оборвется, когда она попытается вытолкнуть из себя своего первенца, увидела, что Гарп пачкает кровью фамильный ковер, наследие Стирингов, и, выкрикнув: «Жуть!» – выскочила вон.
– Ох, надо бы позвонить твоей матери, – сказала Мидж Гарпу, у которого в голове стоял звон от собачьего лая и рычания.
Долгие годы Гарп так и будет ошибочно считать, что крик Куши «Жуть!» относился вовсе не к его изуродованному и окровавленному уху, а к огромному серовато-бледному и абсолютно обнаженному телу ее отца, которое, казалось, заполняло собой весь холл. Именно это и могло быть «жутко», с точки зрения Гарпа: здоровенный мужик, бывший моряк, с животом точно пивная бочка и совершенно голый наступал на него из глубины холла от вздымавшейся вверх винтовой лестницы.
Стюарт Перси опустился перед