И написал повесть, которая читалась вполне в русле либеральных идей. Многое в его военной прозе осталось рядом с Баклановым, не говоря о Симонове. Впрочем, и роман «Живые и мертвые» для своего времени был серьезный и сильный, – думаю, негоже претензии к судьбе и поступкам писателей переносить на оценки их книг, особенно ранних.
Обложка книги И. Шевцова. 1964
И в том же году – «Тля» Ивана Шевцова. Персонажи: гнусный художник Лев Барселонский, делавший в войну хорошие политические карикатуры, а ныне тлетворно космополитствующий (Эренбург, естественно), президент Академии художеств Александр Герасимов под прозрачным псевдонимом «Михаил Герасимович», простой ядреный реалист, большевик и прочее. Сначала космополиты притесняли реалистов. А в эпилоге – апофеоз «добра» и Хрущев в роли deus ex machina. К старику Михаилу Герасимовичу врываются преданные ему реалисты:
«Шумно, гулко, возбужденно и весело… почти хором:
– Победа!..
– Победа, Михаил Герасимович!..
– Полный разгром формалистов и экспрессионистов!..
– Сейчас в Манеже выставку посетили руководители партии и правительства…
– Ну и…? – Камышев ждет. А у тех весенние (курсив мой. – М. Г.) лица и глаза сияют радостью и восторгом…
– Но самое интересное… что как-то по-новому, свежо прозвучали там слова Владимира Ильича о том, что искусство принадлежит народу, что оно должно быть понятно широким массам…
…А что Ленина в Манеже вспомнили – это отлично. Живет он, живет и партия его. И никому не позволит… никаким растлителям… Нет, я верил, знал».
В последних строках честный старик-реалист плачет от радости.
Книге было предпослано восторженное предисловие академика живописи Лактионова.
Верноподданное лакейство и скандалезность «Тли» озадачили и лютых адептов официоза. Властям, вероятно с сожалением, пришлось «отмазываться» и от «Тли», и от не менее хулиганского романа Кочетова «Чего же ты хочешь?». Появились уничижительные статьи в партийных газетах, и даже академик Лактионов поспешил дезавуировать свое предисловие, заявив всем на посмешище, что роман не читал.
В феврале 1964 года – суд над Бродским.
За него вступились Дмитрий Шостакович, Корней Чуковский, Самуил Маршак, Анна Ахматова, Ефим Эткинд. Чудовищная и постыдная история суда над будущим Нобелевским лауреатом ныне хорошо известна, нет смысла снова ее пересказывать.
Но тревога нависла над Ленинградом, литературный мир лихорадило, наступали грозные времена. Циничный парадокс заключался в том, что при этом оттачивался миф о нас как о самой читающей нации. Что и говорить, чтение было единственной радостью, забвением, сублимацией этических и политических страстей, литературные пристрастия определяли, «кто с кем и против кого». Читали и просто потому, что не было элементарных развлечений (игровых автоматов, развеселых телепрограмм, клубов, казино, дискотек), толстые тома советской занимательной «эпической»