к стеклу. Мог себе позволить, ибо один санитар на облучке сидел, двое других на запятках разместились. Даже если и удастся высвободиться из рубашки, то мимо этих здоровенных бугаев нипочем не проскочить. Вмиг догонят. Да и куда бежать? Кругом одни холмы…
Но Ульяна не теряла надежды. Не сидеть же, не ждать у моря погоды. Обладала она природной гибкостью и из пут знала, как выбраться. Даже воспользовавшись сном сатрапа, разок из рукавов руки вынула и обратно их засунула, ослабив узел. Осталось только подходящего момента дождаться.
Прибыли в усадьбу Лессепсов к вечеру.
Алая крыша каменного замка тонула в кронах столетних дубов. Фортификацию охватывало кольцо чудесных виноградников – внутри парк с красивыми скульптурами, фонтанами и скамейками, окруженный рвом. Замок был достроен совсем недавно, но уже без участия Лессепса-старшего. Сорок лет назад панамский король[7] сам восседал на лесах с молотком в руках, на пару с каменщиками выдалбливая причудливые пилоны и волюты. Да после начала Панамской кампании так в него и не вернулся. Зато внук любил проводить здесь несколько летних дней, пока не покидал Европу в пользу жарких египетских пустынь. Усадьбу всегда держали наготове, вдруг кто из господ соизволит отдохнуть в сельской глуши от шумной парижской жизни.
Миновали въезд, миновали парк. Фонтан у крыльца подозрительно напомнил Ульяне ее бюловский фонтан, где она руками предка утопила итальянскую бабушку[8], – те же нимфы, те же формы и размер.
В сердце закралась тоска, и даже совесть показала острые коготки в некогда мягких и неопасных лапах. Совесть Ульяны всегда была уснувшей кошкой, свернувшейся пушистым комком на печи, мягким, безобидным созданием, всегда покладистой и со всем согласной.
Иноземцев шел впереди, точно не раз бывал в этих хоромах и прекрасно знал дорогу, коридорами, лестницами шел, залами с мебелью, сплошь чехлами упакованной, поднялся на этаж, потом еще на один. Наконец остановился, указал на дверь. В эту минуту откуда-то снизу раздался голос управляющего.
– Рабочие прибыли, месье, – торжественно прокричал тот, будто возвещая о приходе каких-то очень важных особ.
Ульяна на минуту допустила схожесть его тона с тоном судебного исполнителя, который грозно оповещал в начале судебного заседания о приходе судьи.
«Рабочие прибыли!» – «Суд идет!» Ох не к добру все это…
Ульяна насторожилась – да и вообще, какие, к лешему, рабочие? Зачем? Хотела хоть краем глаза глянуть вниз, но санитары не дали, бесцеремонно поволокли в комнату.
Иноземцев оказался ужасным негодяем – покои, что предоставил он пленнице, имели, разумеется, и мебель, и кровать, но все было сплошь паутиной затянуто да пыльными чехлами укутано. Кровать не застелена. На ней не имелось даже матраса, даже соломенной лежанки. Придется почивать ложиться на грубые поперечные реи. Нарочно доктор выбрал из числа тех комнат, которые для хозяев не держали. И, стало быть, вряд ли это было временным неудобством.
Увидев,