же мои родители совершенно случайно, на станции, где мама, как и многие белгородские женщины, чтобы как-то прожить, продавала вареную картошку и яблоки, – в те годы больше нечем было «порадовать» пассажиров проходящих поездов. А чтобы выглядеть привлекательнее, девушки мелом разрисовывали себе ступни ног – будто бы в белых носках они были, а каемочку углем делали – получалось, наверное, красиво.
Не знаю уж, не этими ли, с позволения сказать, «носочками» мама привлекла отца, но познакомились они именно на станции – батя проезжал мимо на грузовом поезде в вагоне с переборками и решил побаловаться яблоками. Между прочим, спустя более чем двадцать лет, во время службы в армии, и мне пришлось проехаться в таком же товарняке с переборками. Тогда нас из Умани везли в Николаев грузить военную технику для отправки в Египет, где мне довелось исполнять свой интернациональный долг.
Красивые у меня были родители…
Я, кстати говоря, непростительно поздно узнал, что, оказывается, когда немцы оккупировали Белгород, маму – ей тогда пятнадцать лет было – угнали на работы в Германию, и она отлично знала немецкий.
Первое послевоенное десятилетие было голодным. Отец находился в постоянных разъездах по стране, и мама решила всем нашим шумным семейством перебраться в село Красное, где жила ее бабушка, моя прабабушка, звали ее Саня. Я смутно помню эту, как мне рассказывали, очень добрую и боговерную женщину. И вообще вся ситуация с первыми годами той «сельской» жизни не отложилась в памяти. Помню только, что, если бы не бабушкина коза, нам бы всем не выжить…
С возвращением отца стало полегче. Наконец-то мы стали жить всей большой семьей в том самом Красном селе – тогда оно было за городом, а сегодня этот район – самый центр Белгорода, где находится университет и учебно-спортивный комплекс Светланы Хоркиной.
Построили дом, который казался мне тогда, по молодости лет, огромным и самым привлекательным среди всех подобных строений в округе. В этой даже по нынешним меркам большой избе и прошли мои детство и юность. И в армию я уходил из этого отцовского дома. Но это было много позже.
Вопрос с учебой определял отец: он, специалист с высшим образованием, полагал, что и дети должны быть образованы наилучшим образом. Потому и отдал всех нас пятерых в специализированную школу с углубленным изучением иностранных языков.
Было лишь одно неудобство – школа находилась довольно далеко от дома, в районе вокзала, километра три пехом. Но отец прекрасно понимал, что в не совсем благополучном районе на тогдашней городской окраине надлежащих знаний не получишь: и школы были не те, и учителя не столь опытные, не говоря уже о бедовых сверстниках, друзьях юности из соседних дворов. И ведь прав был папа, потому что никому из мальчишек из того района так и не удалось выбиться в люди, хоть чем-то себя проявить. Когда же я вернулся из армии, то многих бывших сверстников-соседей уже не было: кто спился, кого-то уже в живых не было, а кто в тюрьму загремел… Уже в те, мальчишеские