поет по-людски.
И клоун без всякой закуски
Глотает чужие платки.
Обиженный кем-то коверный
Несет остроумную чушь.
И вдруг капельмейстер проворный
Оркестру командует туш.
И тут верховые наяды
Слетают с седла на песок.
И золотом блещут наряды,
И купол, как небо, высок.
А детям не кажется странным
Явление этих чудес.
Они не смеются над пьяным,
Который под купол полез.
Не могут они оторваться
От этой высокой красы.
И только отцы веселятся
В серьезные эти часы.
Чужие души
Я научился видеть лица
Насквозь – до самого затылка.
Что ни лицо – то небылица,
Что не улыбка – то ухмылка.
И плоть становится стеклянной…
И вот на души я глазею
И прохожу с улыбкой странной
По медицинскому музею,
Где в голубом денатурате,
Слегка похожие на уши,
С наклейкою на препарате,
Качаются чужие души.
Они уродливо-невинны,
У них младенческие лица,
Они еще от пуповины
Не постарались отделиться,
Они слепые, как котята,
Их назначенье так убого!
И в синеве денатурата
Они качаются немного.
О Боже, Боже! Что ты создал,
Помимо неба, моря, суши!
Рождаются слепые души
И падают слепые звезды…
Дует ветер
Дует ветер однолучный
Из дали, дали степной,
Ветер сильный, однозвучный,
Постоянный, затяжной.
Этот ветер обдувает
Город с ног до головы.
Этот ветер навевает
Пыль земли и пыль травы.
И вокруг легко и гулко
Подпевают целый день
Все кларнеты переулков,
Все органы площадей.
Как оркестры духовые,
Трубы города гудят,
Даже окна слуховые
Словно дудочки дудят.
Окна с петель рвутся в гуде,
Двери бьют о косяки.
И бегут навстречу люди,
Распахнув воротники.
«Пусть недостаток и убыток…»
Пусть недостаток и убыток,
Пусть голодуха и война —
На это нам не будет скидок,
За все с нас спросится сполна.
Гляди, чтоб мысли не мельчали,
Чтобы не быть в ответе нам
За то, что многое прощали
Себе, соратникам, врагам.
Поэты
Слабы, суетны, подслеповаты,
Пьяноваты, привычны к вранью,
Глуповаты, ничем не богаты,
Не прославлены в нашем краю.
Но, поэзии дальней предтечи,
Мы плетем свои смутные речи,
Погрузив на непрочные плечи
Непосильную ношу свою.
«Как поумнел я с той поры…»
Как