в печь и забыть.
Вспомнить, достать и есть. Время воспоминания может быть любым – хоть две минуты, хоть двое суток.
Если есть невозможно, отдать собаке-степану.
Всё.
Этот текст снова вызывает лингвостилистический комментарий, развернутый в ироническом ключе:
Если в рецепте фигурирует русская печь, то необходимо использование слова «ухват». Его можно поставить в произвольное место, но без него нельзя обойтись. Иначе текст становится разбалансированным, даже тяжелый казан не уравновешивает русскую печь.
Иронисту вторит другой ценитель языка:
Слово «казан» добавляет в исконно русский рецепт нечто тюркское.
Далее читателей-комментаторов влечет в фольклорные аллюзии:
Топор добавлять по вкусу. На крайняк – ношку от табурета.
Авторский текст в итоге завершается анекдотом от очередного комментатора:
Русская печь это о! Мой дед, притопав с работы, съел на ужин поросячью еду из печи, потом долго хвалил бабушку за ее кулинарные способности. Когда бабушка узнала, чем ужинал дед, был нещадно бит.
Сетевое творчество Горчева динамично, как творчество всякого подлинного автора. И в первую очередь это проявляется в поисках автором своего героя. Горчев разрабатывает этого героя как некую матрицу, в которой представлены различные коммуникативно-смысловые векторы его как адресанта своего сообщения. Соответственно, меняется и предполагаемый адресат – это и читатель, в том числе реальный сетевой, это и имманентный читатель самого автора.
Сущность горчевского героя определятся как минимум двумя измерениями: это автобиографический герой и это лирический герой.
Автобиографичность героя Горчева, разумеется, не полная и не зеркальная, а отстраненная и (устраненная (воспользуемся термином В. Б. Шкловского). Наблюдательный художник, Горчев создает необходимый зазор между собой и тем, о котором пишет в своем блоге, ненавязчиво, как бы ненароком окружая последнего эстетическими завершающими смыслами – это лирический созерцатель и одновременно иронически настроенный резонер, впрочем, сразу прощающий свои упреки и забывающий о них, это и мягкий сатирик, это и философ примитива.
Лирический герой Горчева погружен в повседневность. Но это особенная повседневность – в ней обыденность и привычная поверхностность вещей, лиц, действий часто и неожиданно оборачивается экзистенциальным пределом, неизбежное и невыносимое переживание которого удел нашего героя.
В основании горчевской матрицы находится, если так можно выразиться, герой спонтанного действия и переживания, в полной мере отвечающий открытому и незавершенному характеру самого блога писателя. Приведем характерный пример.
02.07.2001. Вчера внезапно нажрался на совершенно ровном месте. Два дня ходил, зевал, чесал выступающие части, жарко, противно. Под вечер вдруг возбудился: а вот бы сейчас винца выпить, красного и прохладного. ‹…› Ну и купил, раз уж такое дело, две бутылки вина-киндзмараули, да и выжрал под интернет. А глаза-то утром и не открываются.