диван. В подземелье было сыро и холодно, но скоро лето, тогда наступит благодать. В комнате много игрушек. Игрушки его дочери. Он навестит девочку позже, часа через два, когда разберется с другой.
Замкнув решетку, которая закрывала выход из гостевой, он закрыл толстую, обитую листовым железом дверь. Пусть спит.
Затем осторожно подошел к колодцу, который уходил в глубь земли. На самом дне, скрючившись, на корточках, сидела девочка лет шести – грязная, оборванная, заплаканная. Услышав шевеление наверху, она подняла голову, в глазах ее светились надежда, усталость и отчаяние.
– Дяденька, – тонким охрипшим голоском начала она, – пожалуйста, я хочу к маме и папе! Отпустите меня! Мне холодно!
И начала плакать.
Он не любил плакс. Его дочь даже на смертном одре, понимая какой-то частью сознания, что скоро умрет, не ревела. А эти девчонки все без исключения ревут. Дурочки.
– Вылезай! – Он швырнул ей веревочную лестницу. Ручонки девочки ухватились за толстую пеньку, она, как обезьянка, стала неловко карабкаться наверх.
Он подхватил ее, девочка стала отбиваться, попыталась его укусить. Он ударил ее и пригрозил сбросить вниз. Девочка снова начала хныкать и проситься к родителям.
– Пошли, – сказал он и, взяв ее за руку, потащил за собой. Девочка упиралась, о чем-то догадываясь, но он был гораздо сильнее. Вначале была ласка. Теперь пришло время силы.
– Дядя, прошу вас, не делайте мне больно! – хныкала девочка, глотая слезы. Она была все в том же комбинезончике, в котором он похитил ее две недели назад.
– Обещаю, тебе не будет больно.
Они оказались в самом дальнем помещении его подземелья. Там он убивал их. В особой комнате. В спальне дочери. Он восстановил ее во всех мелочах, во всех деталях, перенес сюда все вещи, разобрал и спустил вниз кровать, шкаф, письменный стол, за которым она делала уроки.
Он знал, что все это – иллюзия. А он так не хотел быть в плену своих воспоминаний. Деревянная кровать от сырости взбухла, белье заплесневело, полировка стола пошла пузырями. Прошлое не вернуть. Но он его вернет. Он ведь бог!
Он втолкнул девочку в комнату, она начала кричать, биться, колотила его худыми ручонками, потом в изнеможении, упав на кирпичный пол, обхватила его ногу и стала плакать, умоляя не делать ей больно.
– Больно не будет, – повторил он и сдержал обещание.
Он положил легкую, как перышко, девочку на кровать. Сколько вечеров он сидел здесь, теша себя мыслью, что, открыв глаза, увидит свою дочь – живую и невредимую. Но, каждый раз открывая глаза, он видел одно и то же – белье, в складках которого гнездилась черная плесень, и пустую кровать. Дочери не было. Она умерла.
Умирала она страшно. Отказали легкие. От удушья не спасли ни лекарства, ни аппараты. Значит, и все его жертвы умрут, как и его дочь.
Подушка легла на голову девочки, полностью скрыв ее лицо. Она отчаянно цеплялась за жизнь. Он всей силой обрушился на подушку. Девочка билась, но секунд через десять стала ослабевать. Через минуту затихла совсем. Выждав