и видавшая виды тетка, так вот после паузы, не поднимая головы, он задумчиво добавил:
– И тем не менее. Вот вы, Людмила, например. Вы. Вы живое доказательство того, что поэты нужны. Вы…
Я не сдвинулась ни на миллиметр, потому что мне было очень любопытно узнать, кто же я такая.
– Вы настоящая блазонная мечта.
– Что, простите?
Он просиял. И наконец вернулся к нам:
– В шестнадцатом веке, – затараторил он, снова повеселевший и уверенный в себе, – все рифмачи, стихоплеты, версификаторы и прочие фантазеры прикладывали к этому руку, или, иначе говоря, припадали к тем божественным прелестям, коими порой вы милостиво нас одариваете. Сочинение блазона состояло в прославлении разных частей женского тела исключительно простым и деликатным образом, и вот вы, прекрасная Лулия, когда я увидел вас…
Он придвинулся ко мне и, коснувшись моей головы, мягко проговорил:
Кудри длинные, прекрасные и вольные,
Тем сильнее мое сердце полонившие…[4]
Его рука скользнула по моим пирсингам к кольцу в ухе:
Ушко в сердце отражает
То, что ротик выражает.
Кто до щек решил дойти,
С ушком должен речь вести…[5]
И я окончательно окосела:
Мглу рождает и гонит прочь
Бровь изогнутостью своей…[6]
Затем его палец, как в детской считалке, проследовал дальше:
Нос ни длинный, ни короткий,
Гладкий, ладный и красивый…[7]
Я улыбалась. Он дотронулся до моих зубов:
Зубов прекрасных ровная гряда,
Ваш строй глаза не может утомить,
Но грустно, коль вас некуда вонзить[8].
И тут я рассмеялась.
Ну а рассмеявшись, поняла, что я сдаюсь. Ну то есть могу сдаться. Что как-то разом вдруг запахло жареным.
На табло замигала надпись «Поезд приближается». Я встала.
Он последовал за мной.
На горизонте никого, и мы сели друг напротив друга.
И снова воцарилась старая как мир, странная тишина, затерянная в стуке колес. Несколько минут спустя он заявил как ни в чем не бывало:
– Конечно, существуют и другие… Я имею в виду блазоны. Вы ведь догадываетесь, что между вашими волосами и кончиками пальцев находятся, вернее – могли бы найтись множество иных источников вдохновения…
– Да неужели? – стараясь не улыбаться, ответила я.
– Самый известный, например. «Блазон о прекрасном соске» великого Клемана Моро.
– Могу себе представить…
Я пересчитывала лампочки в туннеле, чтобы сохранить серьезный вид.
– Или же, к примеру, о пупке. Сей Узелок из божьих рук как завершенье совершенств последним самым вышел, – он смотрел на меня и улыбался, – сей уголок, где сладок зуд в преддверьи наслаждений…[9]
– Даже о пупке?!?! – удивилась я тоном маленькой подлизы, чрезмерно интересующейся