у Сергеича голова гудела знаменито. По лицу можно было подумать, что болят у него все внутренние органы хором, сообща. Он уже и воды холодной из чайника выпил, и ложку сахара во рту держал, пока тот не растаял. Не помогало. Злой его взгляд то и дело к столу возвращался, где со вчерашней полночи открытая бутылка «казенки» стояла и рюмка рядом. Черт его дернул отметить приход незваного военного гостя! С другой стороны, хорошо, что отмечать он стал уже после того, как гость в ночь ушел. Ну не в ночь, так в темень. Ведь если б и гость выпил, то кто его знает – добрался бы он обратно в свой блиндаж или нет? А голова продолжала гудеть так, что застонал Сергеич. Больно ему было и обидно! Сколько он там выпил? От силы рюмок пять, не больше! А значит, не он в своем ужасном самочувствии виноват! Это «казенка» виновата – паленой оказалась! Он ее еще до войны в сельмаге купил! И что теперь делать? Лекарств нет! Врачей никаких! Только пчелиные! Сельмаг давно закрыт! Даже продавщицу не обматюкаешь за то, что яд продает!
Полез Сергеич в сервант, достал коробку с «пчелиными» лекарствами. Открыл маленькую баночку с утрамбованной пергой. Отковырял ложечкой перги, бросил в чашку. Добавил воды из чайника и ложку меда из банки. Размешивал, пока жидкость однородной не стала. Выпил медленными глотками.
Показалось, что помогает. То ли шум в голове тише стал, то ли мысли у Сергеича выровнялись, понятнее зазвучали. И первая мысль сразу напугала: «А граната-то где?»
Снова, только теперь не раздраженно, а испуганно посмотрел он на стол. Нет солдатского подарка!
Повыдвигал ящики серванта – и там нет! Стал по комнате нервно топтаться, заглядывать под подушку, в углы. Даже в ведра с углем заглянул! И понял, что ночью во двор выходил!
Обулся. Выглянул на мороз – светло еще было, половина второго. Снег на дворе истоптан. Следы и к сараю-зимовнику пчелиному идут, и к сараю-гаражу, и даже к калитке, что на улицу выводит!
Пока ходил по своим следам, в сараи заглядывал, головная боль улеглась.
«Найдется! Не мог я ее далеко засунуть!» – подумал Сергеич, разрешая себе таким образом в дом вернуться.
Но в доме новое беспокойство его охватило. Стоящий на подоконнике бинокль о мертвеце, что на поле лежит, напомнил.
– Надо его убрать! – решил Сергеич и удивительную смелость в своей груди ощутил.
Прихватив из дому бинокль, вышел на край огорода. Окуляры к глазам поднес. Лежит мертвый в той же позе, затылком к Малой Староградовке, к нему, к Сергеичу, повернувшись.
Присел Сергеич за стол. Записку настрочил:
«Пашка! Я к трупу полезу, может, прикопаю чуток. Если убьют, забери меня с поля сразу. Похоронишь возле родителей. И тогда все, что в доме есть, – твое будет! Прощай!»
Минут через десять, пригнувшись, спешил Сергей Сергеич по белому полю вниз. Правая рука, рукавицей утепленная, саперную лопатку держала. Чем ниже он по полю снежному спускался к излому земли, за которым уже другое, но такое же поле, вверх поднималось, тем страшнее ему становилось. Достигнув заснеженного излома – вот куда свежий снег с его огорода «скатился», –