оттого, что шла Виталина по их улице Ленина, и ветерок подол платья развевал. А Виталина не шагала, а плыла. Точно так, когда она в первый раз со двора вышла. Можно сказать, выбралась, чтобы себя улице и селу всему предъявить, как некий важный документ, от одного вида которого все встречные посторониться обязаны. Еще не все сумки и чемоданы распаковала она в тот первый после переезда из Винницы день, но сразу из вещей «муравьиное» платье вытащила, погладила, надела и отправилась к церкви, что в конце улицы стояла. Сергеич пытался ее остановить, упрашивал что-нибудь другое надеть, но куда там! С характером Виталины и ее и любовью к «красивому» сладить было трудно. Невозможно даже.
Думала она тогда, что Сергей вместе с ней по улице прогуляется, но он ее только до калитки проводил. А дальше идти с женой, в «рыжих муравьев» нарядившейся, застыдился.
И зашагала она сама, смелой, даже вызывающей походкой, привлекая соседей и соседок к заборам, окнам и калиткам. Живым ведь тогда село было – почти в каждом дворе смех детский звенел!
Ясное дело, что несколько следующих дней все село ей косточки перемывало.
Но ведь он ее не за платье полюбил и в жены взял! Без платья она была куда лучше и только ему принадлежала! Жаль, что не так долго, как хотелось.
Странное дело, но сон, охвативший Сергеича, показал ему этот первый проход селом Виталины иначе, чем на самом деле было. Во сне шел он рядом. И за руку ее держал. И с соседями и соседками здоровался, кивал, хотя взгляды их приклеивались к платью с муравьями, как мухи приклеиваются летом к вывешенной над столом ленте-липучке.
Дошли они во сне до церкви, но в ее открытые врата заходить не стали, а обошли божий дом и ступили на кладбищенскую землю, где молчащие кресты и могильные камни отбирают у людей желание улыбаться или говорить громко. Там подвел Сергей Виталину к могиле родителей, не доживших и до пятидесяти, потом других своих родственников показал: сестру отца с мужем, двоюродного брата с двумя сыновьями, по пьянке в аварии погибшими, племянницу тоже не забыл, хоть запроторили ее на самый край кладбища, над оврагом. А все потому, что ее отец с председателем сельсовета поругался, а тот чем смог, тем и отомстил.
Если в одном месте долго живешь, то родни на кладбище всегда больше, чем той, что рядом здравствует.
Подсказала тут память увлеченному сном спящему, что на кладбище они действительно ходили на второй или третий день после переезда Виталины, только одета в тот раз она была соответственно – во все черное. И черное ей очень к лицу было, так Сергеичу тогда казалось.
За окном вдруг громко грохнуло. Вздрогнул он, потерял нить сна. Исчезло и кладбище, и Виталина в ее «муравьином» платье испарилась, и сам он тоже пропал. Словно в кинотеатре во время показа фильма пленка в проекторе оборвалась.
Не стал Сергеич из-за этого грохота глаза открывать.
«Ну, взорвалось где-то, – подумал. – И не так близко, просто калибр крупный! Если б близко, то с кровати бы сбросило». А если б в дом снаряд попал, то так бы и остался он в этом сне,