производит генеральную ревизию, короче.
Нет, Тюлька, конечно, не знак, Тюлька в курсе, что Семиволковы скоро приедут. Но все равно. Птички чуют приближение весны и заранее начинают петь громче.
Двадцать четвертое.
Аксён думал полежать еще немного в постели, помечтать, подумать, но не получилось. На кухне жестяно грохнуло, и начался скандал. Как-то неожиданно, безо всяких переходов, как лавина.
Сначала мать.
Мать орала, что ей и своих дармоедов хватает, еще одного ей не потянуть, что, скорее всего, эта плешивая сволочь что-нибудь натворила и теперь ей просто нужна лежка, что в прошлый визит он спер у нее сережки…
Затем Чугун. Он тоже орал, но не бешено, а как-то спокойно.
Чугун не особо возражал, но говорил, что, во-первых, отвертеться не было никакой возможности, а во-вторых, он может быть полезен в плане трудоустройства, поскольку в последнее время сам обретается в Москве, а ему, Чугуну, уже здесь надоело, пора двигать туда, где реальные бабки, он уже не маленький – банки вдоль дороги собирать.
Мать возражала. Что если Чугун рассчитывает на него, то сильно заблуждается, что в лучшем случае он может пристроить торговать в подземном переходе крадеными телефонами, но такого лучшего случая наверняка не случится, а случится банальный стоп на улице, в результате которого Чугун получит полновесный восьмерик… И так далее.
Чугун злился и кричал, что лучше он будет торговать крадеными телефонами в переходе, чем подыхать здесь, на этом вонючем полустанке…
И мать орала что-то уже совсем неразборчивое.
Аксён прислушался и понял, что приезжает дядя Гиляй. Он еще вчера утром позвонил Чугуну и сообщил, что будет ночью, с костромичом.
Мать этому обстоятельству совсем не радовалась и выражала надежду, что если дядя Гиляй так пока и не заявился, то, дай бог, он не только сошел с костромича, но потом еще и попал под него. И желательно, чтобы насмерть.
А потом мать неожиданно замолчала, точно ежика проглотила. И Чугун тоже замолчал.
Аксён не очень хорошо помнил дядю Гиляя. Нет, он знал, что где-то там, в Клопосранске, или в Пердищеве, или в Тупорыловке, живет себе дядя Гиляй, то ли родной, то ли двоюродный брат отца, человек ловкий и умелый во многих областях, тертый жизнью и понимающий в ней. Этакий жизнепроходец и жизнеальпинист. Ему даже казалось, что он немного помнил дядю Гиляя, когда-то давно кто-то подарил ему гигантскую шоколадку с орехами и изюмом, возможно, это был Гиляй.
Только тогда он казался выше.
Сейчас же дядя Гиляй явно стоптался. Ростом с самого Аксёна, в коричневой кожаной куртке, штопаной, с разноцветными заплатками, одна даже зеленая. На голове трехполосая шапочка, из рукава на цепочке свисает желтоватый череп. Маленький. Настоящий. Наверное, барсук, енотовидная собака. Или кролик-гигант.
Дядя стоял в дверях и разглядывал. То его, то Тюльку, поворачивал со скрипом голову.
Аксён хотел поздороваться, но Гиляй приложил палец к губам и исчез.
На кухне опять железно грохнуло, послышалось что-то