опытные люди носят в рукаве, на специальной резинке. Руку опустишь, он прямо в ладонь соскользнет, очень удобно. И при обыске могут не найти.
Леонид попробовал – не понравилось. На операцию взял с собою кобуру, только под пиджак спрятал. А на фронте, под новый, 1920-й год, раздобыл себе маузер «номер два» 1908 года да так с ним и не расставался. Из него и питерских оперов отваживал, когда на хвост садились.
Тот, что в кармане, не маузер, но тоже не на одну смерть потянет. Это чьими же молитвами?
– Здравствуйте! – повторил Леонид. Доброго дня желать не стал – на киче он добрым не бывает. Неопытных, – тех, что по первой ходке, сразу поправляют, чтобы впредь не ошибались.
– Пантёлкин Леонид Семенов, бывший старший уполномоченный ВЧК. Высшая мера социальной защиты.
Кличку и статью поминать не стал. Седой не из деловых, сразу видать. Пусто на пороге. Деловой или даже сявка непременно полотенце бы постелил.
Седая голова качнулась, человек неспешно встал, расправил худые плечи, отложил недокуренную папиросу.
– Артоболевский Александр Александрович. То же самое. Здравствуйте, Леонид Семенович. Устраивайтесь, места много.
Слева нары в два ряда и справа они же. Седой свой мешок на правые нижние кинул. Вещей у Леонида не было, и он бросил на левые нижние кепку. Куртку пока снимать не решился.
…То, что в кармане – пятизарядный «бульдог». Только рукоять странная, сильно изогнутая, и щечки гладкие, вроде как костяные.
– Александр Александрович! Угостите папиросой за ради знакомства.
Пока седой пачку «Иры» доставал и зажигалкой щелкал, Леонид уже и присмотреться успел. Все верно, не деловой и не сявка. Недорасстрелянный интеллигент в калошах? Похож, но не совсем. Интеллигенты – они бледные, нервные, в очках-велосипедах и с козлиной бородкой. А этот просто небрит, дней пять уже, если по щетине судить. Лицо загорелое, как будто из Африки приехал. Взгляд умный, внимательный.
– Благодарствую! Уважили.
Сколько лет, сразу не понять. По седине – за пятьдесят будет, по лицу – много меньше. Худой, но силы хватает, с таким лучше не связываться. А если все вместе сложить?
– Вы, Александр Александрович, на путешественника похожи. Вроде того, которому в Питере памятник поставили возле Адмиралтейства. Может, видели? Там еще верблюд из бронзы.
– Пржевальский, – улыбнулся седой. – Там не только верблюд, но и портфель. А бюст не слишком удался, в жизни Николай Михайлович по общему мнению был куда приятнее… Вас, наверное, предупредили? Вы же чекист.
Душистый табак внезапно ожег горло. «Вы же чекист». Кажется, его приняли за «наседку».
– Чекист я бывший, причем со смертным приговором. Куда попаду, даже не представлял, хотите верьте, хотите нет. Про путешествия вспомнил из-за того, что загар ваш непривычный. И вид, между прочим, не кабинетный, такие, как вы, в четырех стенах не сидят.
– Арестовали меня как раз в собственном кабинете, – по загорелому лицу мелькнула усмешка. – В остальном, все правильно.