значит, есть Бог. Дьявол – зло, значит, Бог – добро. А если так, значит, идите, товарищи в церковь, дружно в ногу…
И здесь я должен вас огорчить, товарищ Трофимов: вы далеко не первый, кто проповедует богоискательство. Личности куда более крупные, заметные, чем вы, уже застолбили этот островок бесплодной земли. Здесь и Мережковский, и Минский, и Бердяев, и Зинаида Гиппиус… Боюсь, вам на этом островке места уже не осталось, разве что на верхушке какой-нибудь пальмы… Так что даже в этом, весьма спорном, контексте вами не сказано ничего нового…
Иван слышал все это как сквозь вату. Сердце тревожно колотилось.
Весь доклад он просидел, уткнувшись взглядом в пол, бледный, застывший, взбешенный. Члены диссертационного Совета, напротив, реагировали оживленно. Кивали, улыбались, иногда кто-то даже всхохатывал негромко – видимо представив себе Трофимова в набедренной повязке папуаса, взбирающегося на одинокую пальму…
– Секундочку! А вы сам, товарищ Сивой, собственно, за какую команду болеете – за Бога или за дьявола?
Он сперва даже не понял, что к чему. Последние полчаса голос доцента Сивого уверенно трубил победный марш, трубил, трубил – и вдруг кто-то швырнул картофелину прямо в сверкающий медный раструб…
Пф, пф, пф… Труба заглохла.
Гробовая тишина.
Сивой сжал рот и запунцовел, как узбекская черешня. Аудитория с шумом развернулась в сторону, откуда прилетел вопрос. И замерла.
Это был профессор Сергей Ильич Афористов собственной персоной. В летнем кремовом костюме, легкомысленной синей рубашке в белую полоску, из-под которой выглядывал еще более легкомысленный яркий шейный платок – цветная фреска на серой бетонной стене. Никто не заметил, как он появился в зале.
– Простите… Видимо, вы плохо меня расслышали, товарищ Сивой? – Афористов легко взмахнул рукой, словно по-приятельски приветствуя оратора. И повторил нарочито громко, как слабослышащему: – За какую команду болеете?
Сивой с достоинством прокашлялся, буркнул:
– Спасибо, я здоров! Чего и вам желаю!
– То есть ни вашим, ни нашим! Браво!
Афористов картинно зааплодировал, высоко подняв руки. Обалдевший зал замер, переваривая сказанное, помедлил секунду-другую… и вдруг сорвался в овацию – неожиданно бурную, истеричную, даже пугающую своей спонтанностью. Будто здоровенный кусок Дворцовой набережной со всеми постройками и прогуливающимися по ней гражданами ни с того ни с сего рухнул в Неву…
И громом прокатился над этой стихией густой бас Афористова:
– Работник советского вуза, профессор, доктор философских наук товарищ Сивой начисто отрицает категории добра и зла!
– Я убежденный марксист! – выкрикнул Сивой каким-то ломающимся, мальчишеским фальцетом. – Я мыслю категориями классовой борьбы! А не всякими фантиками!
– Фантики, вот как! То есть вам все равно – Альенде или Пиночет, Кастро или Батиста, Ленин или Ницше, истина или ложь?
– При