шкуре, когда название Невиданного города украли из его разума. Что же касается сказок, он понимал, что они были отражением людей, которые их придумали, и содержали лишь вкрапления правды – вторжение реальности в выдумку, как… хлебные крошки в бороде чародея.
Лазло надеялся, что это окажется одной из таких крошек.
В основе алхимии лежала вера в азот – тайное вещество, присущее любой материи. Алхимики полагали, что если его перегнать, то они смогут овладеть фундаментальными структурами физического мира. Чтобы превратить свинец в золото, получить универсальный растворитель и, возможно, даже эликсир бессмертия.
Уже давно признано, что этого можно достичь с помощью некоего сложного процесса, включающего триаду элементов: соль, ртуть и серу. На эту тему написали абсурдное количество книг и трактатов, учитывая полное отсутствие эмпирических данных. Они полнились диаграммами драконов, глотающих солнца, и мужчин, кормящихся грудью богинь. Лазло считал их такими же безумными, как и другие сказки, но по какой-то причине к этим книгам относились почтительнее и ставили их в алхимическом зале библиотеки, который, что характерно, некогда был дворцовой сокровищницей.
Тем временем в изгнанной в подвал, куда не заглянет ни один алхимик, книге сказок Невиданного города, причудливо названной «Чудеса на завтрак», было упоминание еще одной теории – о том, что алхимик сам является секретным ингредиентом, и лишь соединение человеческой души с элементной может породить азот.
Вот и она, крошка в бороде чародея.
Возможно.
5. «Чудеса на завтрак»
Ему стоило бы переждать пару дней. Честно говоря, ему вообще не стоило идти. Позже Лазло это осознал. Он многое осознавал, когда было уже поздно.
Слишком поздно.
К тому времени как он вышел из книгохранилища с книгой под мышкой, солнце уже вставало, и хоть юноша устал после бессонной ночи, его тело вибрировало от энергии. От нетерпения. От беспокойства. Он чувствовал себя частью чего-то, но забыл, что никто другой об этом не знает. Лазло не стал возвращаться к себе, а пошел прямиком к выходу из главного дворца к старой церкви, которая теперь звалась Хризопоэзиумом.
Внизу как на ладони простирался весь город. На горизонте Эдер был окутан сиянием. Рассветное солнце разбросало по воде блики – будто фитили, пылающие дневным светом. Забили колокола собора, и все остальные церковные колокола последовали их примеру – звонко и мелодично, как дети, отвечающие на зов родителей.
Лазло подумал, что Тион, наверное, тоже не спал всю ночь, учитывая какую ношу на него возложили. Он подошел к входу. Перед ним возникли литые церковные двери, которые определенно не созданы для того, чтобы в них стучали. Лазло все равно постучал – и едва услышал удар собственных костяшек. Он мог бы сдаться в ту секунду, отступить и дать себе время поразмыслить о том, что хотел сделать. Если бы его первоначальная радость успела хоть немного поутихнуть,