в тайгу. Меня освободили – взяли проводником, тайгу я эту хорошо знал. Полгода гонялись мы за бандитами. В самый последний момент из-под носа уползали, тайгу они тоже хорошо знали. Вот здесь, в этом распадке, мы их и накрыли.
А Мишка, Худоревский до сих пор думает, что это я в него стрелял.
Погодин вспомнил встречу с Опариным на вокзале. Получив расчет в аэропорту, тот уезжал из Иркутска.
– Влип я тут в одну историю, – поблескивая глазами, шептал Опарин. – Через Мишку Худоревского, чтоб ему ни дна ни покрышки, влип. Хотя он и сам не виноват. Он посылки с Севера возил. В аэропорту его обычно встречали, ну а если нет, то он посылку у меня оставлял. А потом в одной из них золото оказалось. Ну, а мы ведь ничего не знали. Таскали нас, таскали, спасибо Буркову, поручился за нас. Так бы, как пить дать, срок схлопотали.
Смутная догадка мелькнула у Погодина: знал ведь Худоревский, что возит, знал!
Ночью приснился Сережке сон, будто сидит он в кресле летающей лодки. Вокруг летчики с планшетами, в шлемофонах с очками. В пассажирской кабине, которая почему-то похожа на кабину автобуса, сидят ягодники, Гриша-тунгус, Погодин. Сережка начинает взлет, но самолет не слушается его и несется прямо на берег. Сережка хочет отвернуть в сторону, но самолет неуправляем, раздается треск сучьев, плеск воды. Сережка открыл глаза. Вокруг костра, скрючившись, лежали ягодники. За костром у самой воды он увидел Гришу-тунгуса, рядом с ним стоял отец. Переговариваясь вполголоса, они смотрели в темноту. Откуда-то сверху донесся треск, и снова все стихло.
– Сохатый приходил, – сказал Гриша. – Вечером чуть ниже, за ключом, я видел тропку. Зверь здесь еще непуганый.
– Хорошее место, – согласился Погодин, – ягодное. Только выходить далеко. Пацанов жалко. Обратно в гору с полными горбовиками. Вот если бы самолет, ну, лодку, на которых раньше летали. И чтоб мотор современный, мощнее. А то на тех мало брали двух-трех человек. Слабенькой техника была. Чуть мотор забарахлит – уже груз надо было выбрасывать.
Гриша-тунгус подошел ближе к костру, стал что-то искать на земле. По его лицу запрыгали, заплясали тени, и Сережке показалось, что это не Гриша, а шаман, который сейчас возьмет бубен и начнет носиться вокруг огня. Наконец Гриша отыскал брезентовую куртку, накинул ее на Сережку и отошел обратно к костру.
– Димка Глухарев ко мне в сорок восьмом заезжал, – вновь услышал Сережка голос отца. – Они Сушкова и после войны искали. А началось с того, что во время войны охотники наткнулись на убитого. Скелет один остался. Рядом заржавевший пистолет. По номеру узнали – Лохова пистолет. Вроде бы как он покончил с собой. Выходит, летчики не разбились, а сели на вынужденную. А что дальше с ними было – одному Богу известно.
Погодин подошел к костру, достал горящую ветку, прикурил.
– Шестнадцать лет прошло, а не могу забыть Павла, Ваську Сушкова, – горестно продолжал он. – Хорошие были ребята. Васька-то с Худоревским друзья… Говорят, из одного детдома. Да только Мишке – куда до Сушкова! Тот орел был,