из лучших представителей института, то есть из тех преподавателей и студентов, которые не сумели под благовидным предлогом заранее смыться, выступила рано на рассвете. По прямой до центральной площади, носившей в народе название «Плац Дураков», было не больше часа спокойной ходьбы, однако сначала полагалось прибыть к колхозному рынку («Таракановке»), месту сбора всех колонн района, а уж потом, кружным путем чуть-ли не через весь город, добираться до проспекта («Бродвея», естественно), оцепленного милицией и «добровольными псами» – дружинниками.
Сам по себе торжественный марш мимо правительственной трибуны занимал не более четверти часа, после чего всем, не имевшим на руках праздничных плакатов, можно было расходиться. В общем и целом на все это мероприятие уходило полдня.
Люди в первомайских колоннах, то и дело попадавших в заторы, развлекались как могли. Женщины пели и плясали. Мужчины распивали спиртные напитки и щупали женщин. Некоторые, впрочем, тоже пробовали плясать, наступая соседям на ноги. Повсеместно играли духовые оркестры.
В институтской колонне было немало представителей Черного континента, обучавшихся, правда, на других факультетах. Ради праздника они облачились в национальные одежды – белые бурнусы и дурацкие шапочки, похожие на тюбетейки.
В те времена считалось, что все негры – это самоотверженные борцы против империализма и неоколониализма, поэтому простой советский люд, узревший своих братьев по борьбе, щедро угощал их водкой, а иногда даже коньяком, продававшимся в разлив на уличных лотках. Немало дармовой выпивки досталось и Синякову, сумевшему втереться в доверие к чернокожим студентам еще в самом начале демонстрации.
Короче говоря, когда пришло время маршировать перед трибуной, где уже сгрудились представители местной власти, один из которых кричал козлиным тенорком: «Слава советскому студенчеству!», колонна института выглядела следующим образом. Впереди всех гордо выступал Синяков, облаченный в бурнус, давно утративший свой первоначально девственно-белый цвет. Правой рукой он обнимал голого по пояс негра, ноги которого выписывали замысловатые кренделя, а левой – непотребную девку, оскорблявшую славное советское студенчество одним только своим видом. Непосредственно за этой троицей несли знамя института, как бы осенявшее своим полотнищем их непутевые головы. Дальше шагал преподавательский состав, возглавляемый деканом, – краснорожим, коротконогим карликом, человеком по-своему справедливым, но невероятно грубым. И лишь затем, по шесть в ряд, двигались те, среди которых и полагалось находиться Синякову.
Естественно, столь вопиющее нарушение субординации не могло ускользнуть от бдительного ока декана, однако предпринять какие-либо радикальные меры ему мешала неизбежная в таких случаях давка.
Догнать нерадивого студента и его новых друзей он сумел лишь у самого выхода с площади, напротив помпезного здания Дома офицеров, известного также, как «Приют Мухобоев». Свирепый взгляд декана подействовал на всех троих подобно ушату