ть круг за кругом, сказать трудно. То ли он таким образом наслаждается простором и свободой, то ли высматривает с высоты в сухой порыжелой траве суетливого суслика или неосторожного бабака. А возможно, орёл пытается понять, что делают эти странные существа, которые называют себя людьми, – понарыли каких-то ям и, будто кроты, ковыряются в них с утра до вечера.
Если это действительно так, если орёл кружит из любопытства, то ему следовало бы опуститься пониже, и тогда он, возможно, понял бы, что это не просто ямы, а раскопы. Люди же, которые в этих раскопах бережно разгребают землю, выискивая в ней глиняные черепки и мечтая о настоящих больших находках, – археологи. Точнее будет сказать, будущие археологи, поскольку пока что они всего лишь студенты археологического отделения исторического факультета столичного университета. И производят эти студенты раскопки Теменоса[1] античного города Ольвия[2], что на древнегреческом означает «счастливая».
В одном из таких раскопов, который значится под номером восемь, – яме, метров этак три на четыре и до полутора глубиной, – двое: Тимур Иванченко, загорелый до сизой черноты юноша лет двадцати, вся одежда которого состоит из протертых джинсовых шорт и дырявой соломенной шляпы, так называемого брыля, и девушка с короткой толстой русой косой и большими серыми глазами на круглом и тоже загорелом лице. Облачение девушки – зовут её Оксана Гуськова – побогаче: неопределённого цвета шорты, белая футболка и некогда бывшая белой детская панамка.
– И чего бы я столько кружил на одном месте? Как ему не надоест? – в который раз взглянув из-под ладони вверх, удивляется Тимур. Спустя какое-то время он обращается к девушке: – Как ты думаешь, Оксана, сколько живут орлы?
– Не знаю… – пожимает плечами та. – Кажется, тридцать лет. А может, и все сто… Зачем это тебе?
– Да вот… подумал… А что, если этот орёл летает здесь вот так… тысячу лет. А может, и все две тысячи. Представляешь, сколько он мог видеть на своём веку! – в голосе Тимура появляются вдохновенные нотки. – И сколько он мог бы рассказать нам интересного! Возможно, этот орёл видел, как вот нас с тобой, древних ольвиополитов[3]. А это значит, что он должен знать, что и где лежит здесь под землёй…
– Фантазёр ты, Тимка! – снисходительно улыбается Оксана, сверкнув двумя ровными рядками ослепительно-белых зубов. – То ты уверяешь, что найдёшь древнегреческую статую. К тому же непременно работы Фидия[4] или Праксителя[5]… То хочешь, чтобы орёл рассказал тебе, что он видел здесь две тысячи лет тому назад.
– За орла ничего определённого сказать не могу, – рассудительно отвечает на это Тимур. – А вот статую я найду непременно. Иначе зачем бы я тут колупался в земле? Ради вот этих черепков? – Тимур указывает кивком головы на несколько обломков красной керамики, аккуратно сложенных посреди раскопа. Но тут же, перехватив осуждающий взгляд Оксаны, спешит «сдать назад»: – Хотя и эти… черепки – свидетели старины, то есть ценные находки. Но я всё равно должен найти что-то такое, чтобы… чтобы все ахнули. Понимаешь? На меньшее я не согласен.
– Как говорится в таких случаях: дай бог нашему теляти волка поймати.
– Откуда это?
– Даля[6] почитываю.
– То, что ты почитываешь Даля, – это хорошо, а вот то, что не веришь товарищу, да ещё пытаешься подначить его, – плохо. Не к лицу это такой…
Продолжить Тимуру его обличительную речь, а тем более дать на неё ответ Оксане не приходится, потому что неподалёку, чуть ли не над их головами, слышится по-детски тоненький, дребезжащий голосок:
– Эге-ей! Братцы-кротики! А вылезайте-ка из своих исторических нор, да пойдём обедать!
И вслед за этим над восьмым раскопом появляется голова владельца этого голоса, профессора археологии Ивана Ивановича Гребешкова – щуплого человечка с задорно, по-суворовски торчащим кверху реденьким белым хохолком на голове и такой же белой, воинственно нацеленной вперёд бородкой.
– Как дела? – интересуется профессор.
– Да вот… – неохотно показывает на небольшую кучку битой керамики Оксана. – Одни черепки…
Рядом с профессорской возникают ещё несколько голов участников экспедиции.
– Скромность – черта, безусловно, хорошая, – замечает Иван Иванович. – Однако и прибедняться не стоит. У некоторых и этого нет. Но ничего – у нас ещё всё впереди. Как в той песне: «Вся жизнь впереди, надейся и жди», – усмехается профессор и, перейдя на будничный тон, продолжает: – Так мы идём обедать, а вы тут посматривайте на раскопы. Только смотрите – в этот раз без сенсаций! В особенности – мировых.
Студенты за спиной профессора понимающе улыбаются и хихикают, а Тимур краснеет и смущённо опускает глаза.
…Это случилось неделю тому назад. В тот день, как и сегодня, Тимуру и Оксане пришлось в обеденный перерыв дежурить на раскопах. К концу перерыва, когда студенты вот-вот должны были возвращаться назад, Тимур неожиданно наткнулся