с другой стороны, старлей, конечно, не прав, что не сообщил об этом сегодня, особенно – о берлоге. О берлоге он должен был сообщить сегодня. В этом его промах».
– Телишься, телишься, – сказал Дроздов, он давно уже был готов, лучисто поблескивал светлыми глазами, выгоревшие бровки разогнал в стороны, не было на его чистом челе ни одной морщины. Никаких комплексов, никакого хлюпанья, никаких сомнений – Дроздов был полноценным человеком и Соломин, сломав в себе остатки сопротивления, покорно оделся, пошёл вслед за Дроздовым к капитану Николаенко.
Капитан Николаенко всё понял с полуслова – недаром он совмещал в себе много обязанностей, служил и по политической части, и по секретной, и по дисциплинарной, сейчас он подумывал о том, как бы сместить комбата – вялого интеллигентного подполковника и сесть на его место. Это обеспечит Николаенко майорские погоны – досрочно, и прыжок вверх, в вытертое продавленное креслице подполковника, которое батальонная канцелярия умудрилась привезти с собою с Большой земли. Кресло – неплохой трамплин, с него сигануть можно и дальше.
– М-да-а, т-товарищи, – удручённо протянул капитан, останавливая быстрый шоколадный взгляд то на одном водителе, то на другом, – ну и нарезали вы колбасы! – Встал. – Молодцы, что пришли, заслуживаете награды!
– Нам бы отпуск, товарищ капитан, – жалобно протянул Дроздов.
– А вы не заметили, у Коренева этого… не было у него с душками вась-вась? Ну, того самого… – Николаенко выставил перед собою руку с растопыренными пальцами, энергично покрутил ею, будто завинчивал какой-то беззвучный, хорошо смазанный вентиль, лицо его наморщилось, – не заметили ль вы, что он был с ними знаком ранее?
Склонив голову набок, Соломин по-птичьи приподнял плечи, нахохлился, потяжелевшим взглядом уставился в пол.
– Заметили бы, товарищ капитан, если бы он с ними не шпрехал по-ихнему, – сказал Дроздов.
– Та-ак, – Николаенко, строгий, тонкий, ловко подпоясанный командирским ремнём, на котором висела кобура с «макаровым», вышел из-за стола и постучал пальцами по крышке. – Это уже более серьёзно, чем просто серьёзно, – капитал почувствовал, что выражается слишком замысловато и, желая сгладить это, снова выставил перед собою руку с растопыренными пальцами, опять покрутил невидимый вентиль – он хотел его довернуть до конца. – Это очень серьёзно, товарищи, это называется изменой нашей социалистической Родине.
– Вот-вот, нам это тоже так кажется, товарищ капитан, – сказал Дроздов.
– Вы здесь ни при чём. Вы – потерпевшие!
«Слава богу», – тускло и безразлично подумал Соломин. Он устал, хотелось поскорее вернуться назад, в модуль, опрокинуться на койку, – коршуном свалиться на неё, как на некую добычу и затихнуть – отключался он мгновенно. Слишком много свалилось на Соломина за один день.
Капитан ещё что-то говорил, но слова не доходили до Соломина, они горстями сыпались в воздух, в стенку, бились о неё горохом, падали вниз, Соломин стоял и думал об одном – как бы не упасть, как бы не заснуть прямо здесь,