суть фрагменты. Даже Бог Гегеля – «самодвижущее понятие», у Спинозы – «субстанция», у премудрого Канта – «вещь в себе». У народа Бог – этика, у танкиста Бог – танк, у бандита – добыча, у Пристипомовой – бра от Гуччи либо Версаче.
Клочья всё, мусор, прах и обрывки, точно листва с дерёв. А в валящемся хламе вечная истина – зверь пугливый и редкостный.
52
Сны угарного субчика. В детской сущности – тайна. С. Ковалевская пишет, как Достоевский вёл о ней, тогда малой: «Кроха, а поняла меня!» Дети истинны. Первозданное в них присутствует как полнейшее, абсолютное знание, что разменено позже участью прачек или министров.
Детство – период с трёх по тринадцать. Где всё сливалось, где мрак в углу был реальней, чем угол, где я был общим, а не отдельным, первая из моих грёз – девочка. Я не знал пускай, чтó вблизи, но любил уже это и тяготел к нему (лишь поздней, много лет спустя, осознав это женщиной). Мой порыв утопал в ней, я выделял её, – каждый раз, верно, новую девочку, но во мне все смешались. Раз, взятый в баню, млел я в феминности. Сексуальных чувств не было, но томление было. Я различал тогда, помню, женщин в выпуклых формах, сверстниц. К нам пришли сёстры; младшая стала мне прото-женщиной… Секс детей есть не секс, а эрос, или любовь, сливающая в одно. Естествен не половой акт – эрос.
Детство… У каждого в детстве был секс-дебют. У всех.
53
Пришествие и действительность этики – summum мыслей о том, как сделать, чтобы богатым голь не мешала.
54
Рождаемся одинокими, одинокими мрём… Рождение есть отрыв от Бога, Кто бы Он ни был, – и, значит, грех. Мы каемся в одиночестве.
55
Михалков Н. С. Себялюбие от дворянских понтов, свитско-барских замашек, сытой эстетики, патриотики от искусства и бонвиванства. Он и царя сыграл – а всё мало, пафос да пафос, наглый, лубочный… Нынче он, вроде, ставит про Бога, сам в главной роли. Вдруг поостынет?
56
Такт, философский такт… Важен он или нет? Включает он фактор терминологии? Да, включает. Коль она разная, то, получится, вы общаетесь на различных наречиях. Общность терминов есть залог полезной дискуссии? Мысль двуличная, ведь на деле лишь утвердится чей-нибудь доминат. Мол, «я», член-корр, возглашаю мысль – ответствуйте в моих терминах, на моём языке, известном, признанном в мире. Так оно в СМИ, где слушают властных, точно пророков. А уж коль Сам начнёт – внемлют рабски, с умственным трепетом, в общем, с «ку», пардон, с «коу-тоу».
Вспомним Гуссерля. Он мнил избавить мысль от попутного, прикладного, что ей присуще, психологизма прежде всего; мечту таил заключить весь мир в скобки, чтоб этот мир ему не препятствовал, в пользу чистой-де, первозданной субъектности (и объектности); как бы он, Гуссерль, есмь один-одинёшенек с профильтрованным «чистым Я»; хотел стать рупором Космоса и глашатаем Истины, чтоб ему не мешали мнения и оценки прочих разумников, ведь познание есть трактовка интерпретаций; он же пытался не философствовать,