отвел душу.
– А где батюшка? – спросил он у старухи.
– Уехал, – отвечает она печальным голосом, – будет через месяц.
– Людей-то тут много? – продолжает допрос князь.
– Вертаются, – как-то неопределенно ответила она.
– А где они?
– Дак, кто за дровами, кто на охоте.
Они вышли наружу.
– Не вижу жилья, – проговорил князь.
– Да вон оно, – старуха махнула рукой.
Князь пригляделся. И впрямь: из земли одни трубы торчат.
– Боится народ избы высокие ставить, – тяжело вздохнул Даниил. – Ну, мать, впитала в меня эта земля еще большую любовь к русской земле. Вынослива она. И мы вынесем. Будет здесь град. Век люди ему будут поклоняться. Прощевай, матушка. На, – он протянул кисет, туго набитый деньгой, – раздашь людям. Ну, мать, будь здрава, а я возьму горсть земли на память.
Он отрезал от рубахи кусок полотна и бережно завернул землю.
– Кстати, матушка, а ты не знаешь, где был дом воеводы?
– Как не знать. Епифановна я, – не без гордости сообщила она.
Князь догадался, что она была в услужении. Они подошли к месту, где почти не было головешек. Это показалось странным.
– А где… дом-то?
– А… да Андрей велел его разобрать. Стены крепили.
Князь склонил голову и довольно долго стоял в таком положении.
– Большой был человек ваш воевода. Вечная ему память.
– Большой, – подтвердила Епифановна.
– Прощевай, матушка. Дозволь поцеловать тебя.
Он трижды ее поцеловал и дал знак, чтобы подвели коня.
– Поганых гони, мил человек! – крикнула она, крестя его вслед.
– Да, гнать поганых… – он вздохнул.
– Ой, – ударила она себе по ногам, когда всадник был уже далеко, – да что ж это я, дура старая, не спросила его, кто он будет.
А Даниил, прежде чем из его глаз навсегда скрылось это пепелище, остановил коня и окинул взглядом поле, по которому двигались татарские полчища, и тот холм, на котором возвышались остатки города. И не печаль была в его глазах, а радость. Нет, не падет Русь, коль вгрызается человек в эту, казалось, мертвую землю.
– Будем жить!
И он стегнул коня.
Глава 3
Вгрызаться вновь в свою землю – этим жила вся погорелая Русь. И Киев не был в стороне. Одним из первых, кто восстановил, а вернее, отстроил заново свои хоромы, был и боярин Вышата. Двухэтажный домище, скрытый за высокой оградой, отливал позолотой свежести тщательно подобранных и обструганных сосновых бревен. Окна, венчанные золотистыми карнизами, придавали дому нарядность, а высокое боярское крыльцо с точеными фигурными подставами – солидный вид. В глубине ухоженного двора возвышались хозяйственные постройки, тоже отстроенные заново. Все говорило о вкусе и тугом кармане хозяина.
А о внутреннем убранстве и говорить нечего. Печи украшены греческими изразцами. На стенах –