Иванович Личанов, вполне достойный и деловой человек, был и лекарский помощник Шлюгдинов, и боцман Иогансон, швед, из торговых моряков, говорящий с сильным скандинавским акцентом: «Тофарис комантир! Какой сыпь на море! Пойтёмте шайку шаркать» (на нашем жаргоне мы говорили «шаргать чай»).
Вскоре в Петропавловск пришёл пограничный корабль «Боровский», переданный в погранохрану из флота. Как-то, возвращаясь с моря, мы при отдаче якоря своей якорь-цепью переложили якорь-цепь «Воровского». Снимаясь с якоря, «Боровский» своим якорем поднял наш. Потёмкин, командир, в мегафон кричал на всю Авачинскую губу: «Вот козявка, пересыпала своей якорь-цепью весь Тихий океан!»
Торговые суда в Петропавловск заходили редко – только для завоза снабжения местному населению. Японские же браконьеры, солидно обосновавшись в наших водах, по существу, хозяйничали в них. С нашим ходом и вооружением мы для них представляли лишь символическую угрозу. Задержать нам никого не удалось.
Японские рыболовные шхуны заходили в наши территориальные воды, как хотели, становились на якорь и, имея на борту четыре – шесть человек и незавидную снасть – тонкий крепкий шнур, свинцовый груз, большой острый рыболовный крючок с подвязанным куском красного флагдуха – на тресковых банках блеснили треску и палтуса, поминутно вытаскивая из воды десятикилограммовых рыбин, и бросали их в трюм шхуны, наполненный рассолом. За четыре-пять дней трюм до отказа заполнялся рыбой.
Дело сделано, шхуна снималась с якоря и шла восвояси. Однажды во время погони за такой шхуной наши кочегары перестарались и сожгли топки котла. Пришлось возвращаться в Петропавловск под парусами. Но возможности отремонтировать котёл не оказалось. Мы стояли в гавани и бездельничали. Командир от «ничегонеделания» запил и не являлся на корабль. Наконец начальство его отстранило от командования, арестовав при каюте, а в командование кораблём приказало вступить мне.
Я, конечно, не замедлил проявить свою прыть и старание. Решил заняться боевой подготовкой, а основой её в погранохране считалась стрелковая тренировка из личного оружия. Так как ни тира, ни стрелкового поля в Петропавловске не было, я решил из осторожности пойти в отдалённую от пирса Тарьинскую бухту в тринадцати милях от Авачинской губы. Под парусами мы отошли от стенки и благополучно пришли в Тарью. Бухта была протяжением около мили, шириной метров двести. Зашёл я в неё удачно и стал посредине на якорь.
К вечеру ветер совсем скис. Заштилело. Мне не терпится. Приказал спустить две шлюпки, усадил команду, захватил винтовки и патроны, под вёслами подгребли к берегу. Берег зарос невысокой прибрежной травой, в воздухе вились тучи комаров. Установили мишени.
Я первый взял винтовку и хотел её пристрелять: стрелял я отлично. Прицелился, а на пусковой крючок нажать не смог. Лицо, шея и кисти рук почернели от облепивших меня комаров. Мои подчинённые спрятали шеи и лица под рабочие рубахи и не шевелятся. Я скомандовал: «По шлюпкам!» – и мы, подхватив