праздника. И ты посмел выпачкать нечистотами своего испорченного ума нашу с Ханной любовь!
– Сейчас же отпусти его, проклятая старуха! – завизжала, вскочив, моя мама.
Я закрыла лицо ладонями и не видела, как Ксения отпустила воротник пиджака. Почувствовав неладное, я посмотрела одним глазом сквозь раздвинутые пальцы и увидела, что в наступившей тишине все, затаив дыхание, следят за балансирующим на двух ножках стуле и пальцами отца, скребущими край стола. Стул падает, отец, конечно, тоже, высоко подбросив ноги и стянув за собой со стола скатерть. Дедушка Питер, инспектор Ладушкин и первая жена Латова успевают поднять свои блюдца с чашками. Остальная посуда, утащенная скатертью, с грохотом валится на пол. Я убираю ладони от лица и, открыв рот, смотрю, как моя мама, схватив стул, бросается на Ксению. Я вижу тонкие напряженные запястья с серебряными браслетами, ее возбужденное красное лицо и не верю своим глазам.
Инспектор Ладушкин ставит убереженный прибор на стол, встает не спеша, обхватывает мою маму сзади и приподнимает ее над полом. Она выпускает стул, тот громко падает, мама смотрит несколько секунд на свои руки. Потом на руки Ладушкина, сомкнутые у нее на животе.
– Нет… – выдыхает она шепотом, набирает воздух в легкие, а я затыкаю уши, но все равно слышу ее пронзительный недолгий визг. От неожиданности оглохший Ладушкин выпускает маму из рук. Он же не знал, что после такого визга она обычно падает в обморок. Теперь вот стоит и удивленно смотрит на рухнувшую у его ног женщину.
– Питер, – спокойно спрашивает бабушка, – где у нас нашатырь?
– Сейчас принесу. – Дедушка Пит встает и, проходя мимо меня, замечает: – Что я говорил? Хорошо, что уберег чашки для чая.
– Перейдем в библиотеку, – встает за ним бабушка. – Я потом уберу.
Постепенно все собираются в комнате с камином, которую бабушка зовет библиотекой, хотя книг здесь нет. Все книги бабушка держит в своей комнате на втором этаже, а здесь – телевизор, отличный музыкальный центр и стойка с дисками и кассетами, старый проваленный диван, несколько кресел, два пуфика, на стене – охотничьи ружья, на полу – сшитые вместе четыре или пять козьих длинношерстных шкур.
– Инга. – Бабушка берет меня за руку повыше локтя. – В кухне в буфете осталась бутылка кагора. Да, в столе за тарелками есть отличный мускат, но ты мускат потом принеси, потом. Как разговор пойдет.
В дверях я сталкиваюсь с бледной и испуганной мамой, которую поддерживает отец. Я остаюсь за дверью и слышу, как мама виновато извиняется перед «тетей Ксенией».
– Я не знаю, что со мной случилось, – еле слышно бормочет она, и я представляю, как в этот момент она с удивлением смотрит на свои руки.
– Ничего, я привыкла. – Голос Ксении отдает снисхождением и брезгливостью. – Ты в детстве, бывало, как чего-нибудь захочешь, так свалишься на ковер, как начнешь сучить ножками и визжать! Вон какое горло разработала! Жалко, что Изольда ни разу не отходила тебя по заднице. Глядишь, сейчас бы не пришлось платить психиатрам.
Я плетусь