потом ноги его поплыли к закату, а голова сделалась похожей на факел.
От криков и веничной кутерьмы у меня забилось сердце, от близости Мони стучало в ушах. Я схватил Кренделя за руку и потянул по лестнице вниз.
– Давай еще погреемся, – ватно сипел Крендель, кивая факельной головой, но я все-таки вытянул его из парилки под душ.
Быстро обмывшись, мы вернулись в раздевальный зал и притаились на тронах».
Это только отрывок про баню, в книге про неё написано значительно больше (чего только стоят одни посетители Тиберий и Тибулл, прекрасные сами по себе), но он стал решающим. Прочитав его, я вдруг захотел мыться и париться. Обычно мы с отцом посещали баню по субботам, однако до неё было ещё несколько дней. Все эти дни я страдал. Но когда долгожданная суббота пришла, я пошёл в баню не через не могу, а с огромной охотой, и долго и с наслаждением мылся и парился.
Так я полюбил баню.
Так книги меняют жизнь человека.
Одно из самых гуманистичных произведений
мировой поэзии
Горжусь тем, что однажды мне удалось стать свидетелем рождения одного из наиболее выдающихся произведений мировой поэзии.
В 1996 году (была весна, конец апреля или май) в Вологде по адресу улица Народная, 22, где мы, четверо студентов Вологодского государственного педагогического университета (ныне это просто госуниверситет), в течение двух с лишним лет снимали полдома, была устроена очередная масштабная пьянка. Помимо остальных традиционных участников пьянок на Народной, в ней принял участие наш однокурсник Игорь Викторов. Водки выпили, как обычно, много, поэтому утром всех нас настигло страшное похмелье. Но, поскольку пропито было, как обычно, почти всё, то оставшихся денег не хватило ни на пиво, ни на сигареты.
В результате все мы, в том числе и Игорь Викторов, страшно маялись, однако только Игорь смог сублимировать и перенаправить свои страдания в творческое русло. Помаявшись немного, он неожиданно сказал Сергею Нагибину:
– Я ногами по зубам
Никогда тебе не дам.
Это было весьма достойное двустишие, и я оценил весь гуманизм прозвучавших строк, однако одновременно не принял им слишком серьёзного значения. Тем более, что в тот момент мне было очень плохо.
Помучившись ещё немного, минут пятнадцать-двадцать, Игорь Викторов развил свою мысль и сообщил Сергею:
– Я ногами по зубам
Никогда тебе не дам,
Потому что я гуманен
И я взросл не по годам.
Это было гораздо лучше и поэтичней, однако проявленный гуманизм всё ещё носил относительно частный, а не глобальный характер и был не до конца убедителен в литературном плане, поэтому я мысленно поставил четверостишию хорошую, но не высшую оценку. Важно понимать при этом, что мне всё ещё было очень плохо.
Побыв в мучительном состоянии похмелья и без сигарет ещё какое-то время, Игорь Викторов, бесцельно блуждая по комнатам, прихожей и кухне Народной, 22, окончательно отшлифовал свой стих и представил его нам в следующем виде:
– Я