просыпаюсь, отец спрашивает: ну что, наловил рыбок? – Я отвечаю: наловил. – А что ты с ними будешь делать? – Я говорю: а что с ними сделаешь, они и маленькие, и мало их, зажарить нельзя, потому что сгорят. – Отец говорит: тогда нарисуй их.
Я подумал… да, действительно, остаётся только их нарисовать. Я взял акварель, бумагу и стал рисовать, а он сел рядом. Я рисую, он смотрит. Потом говорит: ты знаешь, я вот наблюдаю, как ты рисуешь, и как будто это я рисую. Я, говорит, вот сейчас бы сделал тень в этом углу. И смотрю, говорит, ты берёшь краску, разводишь её, смешиваешь с другими и прокладываешь тень именно в этом углу. Потом, говорит, я бы поточнее нарисовал жабры, ротик рыбкам, глазки, плавники. И смотрю, говорит, ты молча делаешь именно это на своём рисунке. Это удивительно, говорит, но ты делаешь так, как будто это делаю я.
Однажды я делал акварель в сарайчике, отец подошёл и спрашивает: как ты рисуешь стену? – Я показываю: ну, вот так… – Он говорит: нет, неправильно. Вот когда рыбку ты рисуешь, это у тебя рыбка. А стену ты просто красишь. Нет, ты сделай стену такой, какая она есть. Если она побелённая, ты веди кисточкой так, чтобы вода затекала. Краска сама будет течь, но ты её так подправляй, чтобы она шла по форме тех трещинок или выпуклостей, которые есть на стене. Потом и в другом месте так сделаешь. То есть ты рисуй конкретную стену. Ты не рисуй просто тёмное и светлое, а рисуй именно эту стену своего сарайчика, где ты спишь (я летом спал в сарайчике).
Вот видишь, говорит, здесь облупилась извёстка? Уже нужно другую краску взять и нарисовать, что стена облупилась. А вот тут, видишь, гвозди торчали раньше, дырочки остались, так ты тоже их рисуй, эти дырочки, чтобы у тебя получилась стена именно этого конкретного сарая. Если ткани будешь рисовать, складки внимательно рисуй, не торопись. Никогда не торопись, потому что лучше сделать одну работу, но сделать её как следует, чем за это же время сделать пять, или десять работ, но которые потом выбросишь.
И действительно, когда я приехал в Москву в художественную школу, я все эти уроки отца хорошо усвоил. Нам поставили рисовать акварелью какую-то банку, покрытую глазурью, она была частично коричневая, частично какая-то зелёная, частично чёрная. И я так легко сделал акварель, будто бы я уже всё знал. По композиции я нарисовал детей на Иртыше, как они ловят рыбу (это по моим сибирским впечатлениям). В общем, я сдал экзамен, и меня приняли в школу.
Приняли меня сразу в третий класс. Дело в том, что школа имела семь специальных классов, которые соответствовали полному образованию в общей средней школе. Так что я проучился в художественной школе пять лет – третий, четвёртый, пятый, шестой и седьмой класс. Отец меня устроил в интернат, мне там дали кровать в углу около окошка, которое смотрело прямо на Третьяковскую галерею, на крышу и на вход. Дети из провинций ещё не приехали, и я там устраивался чуть ли не первый. Мне дали тумбочку и место в шкафу, который стоял около дверей напротив окна. Там я мог вешать своё пальто, а также ставить ботинки с галошами. Показали полку в шкафу, куда я мог класть рубашки,