наследника.
Инструктаж носил весьма щекотливый характер, и я, убедившись, что на столе есть все необходимое, счел за благо удалиться. Щекотливость состояла не столько даже в секретности сведений, сколько в сугубо родственном тоне, который приняла беседа. Дело в том, что его императорское величество не очень быстро усваивал сказанное, и августейшие дядья стали терять терпение, иногда употребляя в адрес племянника выражения, возможно, допустимые между близкими родственниками, но немыслимые в присутствии слуг.
Что ж, у меня были собственные гости, хоть и менее именитые, но несравненно более взыскательные. Устроив господина Фандорина, полковника Карновича и князя Глинского в большой гостиной, где мой помощник Сомов подал им кофе и сигары, я отправился в лакейскую, маленькую уютную комнатку на первом этаже, расположенную по соседству с кухней. Там пили чай дворецкий генерал-губернатора Фома Аникеевич, дворецкий старшего из великих князей Лука Емельянович, камердинер его величества Дормидонт Селезнев и фандоринский японец Маса. Я попросил мадемуазель Деклик время от времени заглядывать к моим гостям, чтобы они не чувствовали себя покинутыми – и еще для того, чтобы чем-нибудь занять бедную женщину, раздавленную обрушившимся на нее несчастьем. Отлично знаю по собственному опыту, что в минуту тяжких нравственных страданий нет лучшего средства, чем исполнение светских обязанностей. Помогает держать себя в руках.
Войдя в лакейскую, я обнаружил там кроме бледной, но по видимости совершенно спокойной гувернантки, еще и мистера Фрейби, сидевшего чуть поодаль от всей компании с неизменной книжкой в руках. Впрочем, удивляться тут было нечему. На улице шел дождь, английские джентльмены отправились на свой вынужденный променад, и мистеру Фрейби, должно быть, прискучило сидеть у себя в комнате. Всякому дворецкому известно, что лакейская – это нечто вроде гостиной или, выражаясь на британский манер, клуба для старшей прислуги.
В первый миг присутствие англичанина меня расстроило, поскольку я намеревался провести с моими гостями собственный тайный совет, однако сразу же вслед за тем я вспомнил, что мистер Фрейби не понимает по-русски ни единого слова. Что ж, пусть сидит читает.
Обслуживал нас новый лакей Липпс, в опытности и вышколенности которого я уже имел возможность убедиться. Он и сам превосходно понимал, какому важному экзамену сейчас подвергается, и делал всё безукоризненно – я следил за ним со всей возможной придирчивостью, но никаких оплошностей не заметил. Я велел Липпсу находиться за дверью, ибо разговор для его ушей не предназначался, и когда нужно было что-то принести или убрать, звонил в колокольчик. Чухонец быстро, но без спешки – то есть именно так, как положено – исполнял требуемое, и снова исчезал за дверью.
Более строгих и понимающих ценителей лакейского искусства, чем мои гости, верно, было не сыскать во всем белом свете. В особенности это касалось почтенного Фомы Аникеевича.
Следует пояснить,