словно борозды на поверхности Луны. Даже лицо сделалось квадратным, широким. Он ненавидел свое новое лицо. Оно делало его похожим на пылевика. Придавало ему глупый вид.
– Это все благодаря ненависти и Биллу Эвансу, – сказал Лукас. – Я хочу пройти по третьему кольцу.
– Я пойду с вами.
– Нет, спасибо, Галя.
– Тогда я буду за вами следить.
Новая гравитация, новая музыка. В лифте он велел Токинью составить показательный плейлист с фри-джазом. Музыкальные инструменты отбивали ритм в его голове, ноты налетали шквалами и устраивали стычки, трубы и саксофоны звучали обостренно и доводили звуки до чистоты. Его разум кружился. Итак, вот они – вызовы. Орнетт Коулман призывал бури триолей, и Лукас чувствовал, как гравитация берет над ним власть, и тянет, и проверяет на прочность, и рвет его огромное, отвратительное тело.
Двери лифта открылись. Лукас вышел. По лодыжкам ударила боль. В колено как будто воткнули снизу вверх прут из горячего титана. Связки смещались, скручивались и грозили порваться. Он стиснул зубы. Хаотичная музыка была рукой и голосом безумного гуру. Двигайся. Два шага, три, четыре шага, пять. В ходьбе при земной гравитации надо было уловить ритм, который отличался от лунной походки от бедра; нужно было приподняться и направить себя вперед, а потом – опустить вес. На Луне он бы от такого взлетел. В наружном кольце «Святых Петра и Павла» – всего лишь с трудом избежал встречи с палубой. Десять шагов, двадцать шагов. Он уже забрался дальше, чем при первой глупой попытке одолеть Земную силу тяжести. Теперь он смог бросить взгляд через плечо и увидеть, как та точка исчезает за горизонтом кольца. Циклер проходил по направленной вовне кривой орбиты; в наружном кольце кишели Джо Лунники и ученые из Университета Невидимой стороны, а также горстка бизнес-путешественников, корпоративных представителей, политиков и туристов. Через несколько дней им предстояло переместиться в среднее колесо, а потом – во внутреннее кольцо с лунной силой тяжести, где из-за вращения, низкой гравитации и воздействия нового способа передвижения на внутреннее ухо восемьдесят процентов должны были слечь с «морской болезнью». Они кивали Лукасу, когда тот шагал мимо, размахивая руками, с лицом, напряженным от решимости. Стальные ленты стягивали его разбухшее сердце, глаза застилало красным от пульсации крови при каждом ударе, глазные яблоки как будто усыхали в глазницах.
Он может это сделать. Он делает. Он сделает.
Он увидел двери лифта за изгибом кольца. Он посчитал количество шагов. Его сердце встрепенулось от маленькой радости. Радость сделала его небрежным. Аккуратный ритм его шагов нарушился. Он потерял равновесие. Гравитация его сцапала. Лукас ударился о палубу так, что утратил способность дышать и мыслить, не считая мысли о том, что за всю свою жизнь он еще ни разу не получал настолько сильных ударов. Он лежал, парализованный болью. Лежал на боку и не мог шевельнуться. Гравитация пришпилила его к палубе. Вокруг столпились