на нос очки, потом опять их сняла, подергала дужку, которая подозрительно оттопырилась в сторону, не нашла в ней никаких изъянов и сказала:
– Тогда иди, Таня, на урок.
Ермакова произвела разворот на сто восемьдесят градусов, как учили на уроках военного дела, и, чуть ли не печатая шаг, покинула кабинет директора, которая в этот момент некстати подумала, что Ермакова неплохо бы смотрелась рядом со знаменем комсомольской организации школы. Пожалуй, во время празднования очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции стоит включить Татьяну в знаменную группу. А с другой стороны, под знамя встанет Вадик Тимофеев из девятого «В». Он рослый, красивый и серьезный. А знаменосцем, между прочим, можно было бы сделать этого Майорова, если бы он не вляпался в любовь, которую так некстати выявила у него Антонина Кузьминична. Директриса опять отложила очки с оттопырившейся дужкой и, заставив себя оторваться от насущных дел, обратилась к Кондратенко:
– Ну, а ты что скажешь, Светлана? У тебя тоже любви ни в одном глазу?
Кондратенко посмотрела на нее совершенно больными глазами и еле слышно прошептала:
– Я люблю его… Лидия Ивановна…
Директор школы заметила, какой горящий взгляд при этом бросил на девушку Юра Майоров, и опять вспомнила своего Вальку Соболева, любовь с которым у нее так и не состоялась. Может, у этих двоих получится? Пожалуй, Майорова можно ни о чем не спрашивать. Или все же спросить? Мужчина, поди… А вдруг еще не мужчина? Вдруг тоже откажется от всего, как Ермакова? Ну… пусть откажется, зато Светланка увидит его во всей красе и, возможно, излечится от своей любви.
– Тебе есть, что сказать, Майоров? – обратилась она к молодому человеку.
Тот как-то неопределенно кивнул.
«Ну, держись, Кондратенко!» – подумала Лидия Ивановна и предложила Юре:
– Тогда говори.
Майоров нервно сглотнул, но сказал вполне членораздельно и даже достаточно громко:
– Я тоже ее… люблю…
Лана вздрогнула и уставилась на Юру глазами, в которых заплескалось удивление. Лидия Ивановна поняла, что вовсе не так просты отношения в этом любовном треугольнике, как пытались ей представить, но решила не вмешиваться. Если бы не взрослые, то ее любовь с Соболевым в свое время вполне могла бы состояться. И кто знает, может, она и сейчас была бы счастлива, а не мучилась со своим Веней, который чуть ли не раз в квартал впадает в жестокий недельный запой. Лидия Ивановна тяжело вздохнула, потому что ей вдруг захотелось бросить свои очки прямо в стену между портретом Ильича и недавно полученной грамотой за хорошую наглядность и с чувством, в голос разрыдаться. Вместо этого она проверила пальцами, не выкатилась ли из какого-нибудь глаза предательская слеза, и, не обнаружив оной, сказала:
– Значит, так: вы сейчас идете в свои классы на уроки, и с этой минуты прекращаете проявлять свои чувства там, где не положено. Да и вообще… поменьше их проявляйте на виду у всех. Любовь – дело двоих…
Лидия Ивановна чуть не сказала «дело интимное», но вовремя спохватилась. Не дай бог, эти дети воспримут ее слова