эту шлюху, притащил ее в наш дом! – Ты посмотри на нее! На ней уже живого места не осталось, такая она потасканная!
– Не лезь в мою жизнь! Разберись со своею! – кричал на нее в ответ старший сын.
– Что ж, ты прав, сын, надо со своей жизнью разобраться, и я разберусь! Я обязательно разберусь!
Вышла крупная ссора. Юлия рыдала, – как всегда, фальшиво, выдавливая из себя рыдания. Услышав шум, выбрался из своей комнаты проснувшийся отец, хмурый со сна, с разлохмаченными, густыми, когда-то роскошными кудрями.
– Что за шум, а драки нет? – забасил он своим густым баритоном. – Выпить что-нибудь осталось?
Затем, запершись в ванной комнате, Катя плакала от своей истерики, оттого, что накричала на сыновей и «сошла с катушек» (по выражению младшего сына), оттого, что дети выросли эгоистичными, черствыми, неблагодарными; что они непослушны, упрямы, даже очевидно тупы и так и норовят наделать новых ошибок вдобавок ко всем старым; плакала от своей скаредности нищенки, пожалевшей одежды для детей и угощенья для гостей в ее доме; плакала оттого, что от счета каждой копейки она черствела душой, старела телом и лицом, – вон уже и морщинки сплели свою паутину вокруг глаз; плакала от того, что жизнь в своем доме ей уже не мила, даже постыла, словно жизнь в чужом доме; плакала от всей этой безысходной, как ей казалось, жизни, от этого безнадежно замкнутого круга.
Старший сын (не совсем ещё бесчувственный) стучал в дверь, чувствуя, что мать плачет, просил:
– Мам, открой, давай поговорим, мам…
– Не о чем говорить!
– Мам, ну ты же не права…
Выплакавшись, Катя разделась, пустила воду, настроила душ, залезла в ванну, встала под спасительные струи, чувствуя с наслаждением, как вода смывает с неё раздражение, досаду, обиду и прочую душевную накипь. Постепенно успокоилась. И, уже успокоившись, думала: «Уеду куда-нибудь! Обязательно! Глаза бы мои не глядели! Пусть живут, как хотят!»
В один момент она поняла, что самое лучшее – это оставить детей одних, не трястись над ними, они уже взрослые, вполне пора им становиться самостоятельными и определяться по жизни.
И она решила бросить всё и уехать к себе на родину, в забайкальский поселок, где она родилась, и связи с которым во все это время не порывала. Давно зрело это решение, да всё как-то откладывалось.
О личной жизни она уже давно не думала, одни только мысли одолевали – как выжить? Прежде на первом месте всегда были дети, думала после развода, что для детей будет жить, детей бы вырастить – пусть хоть они будут счастливы. Вот – вырастила…
…Катя потеряла работу в доме культуры, как и многие его работники. Машиностроительный завод-кормилец, содержавший дом культуры и его штатных работников, после 1993 года стал влачить жалкое существование, задышал на ладан. Из 6000 работников осталось 600 – в десять раз меньше. Что уж тут говорить о доме культуры? Закрылась библиотека, прекратила работу заводская самодеятельность, кружки, разбежались все творческие коллективы.
И с тех пор, как она потеряла работу, она