они, конечно, не замедлили вскоре дать о себе знать.
Прогуливаясь как-то по внутреннему дворику монастыря, отец Нектарий вдруг остановился, скинул с себя монашеский клобук, стукнул его оземь, а затем засмеялся и вознес троекратное «Слава Тебе Боже наш, слава Тебе!» прямо к стоящим над ним Небесам. Затем он потребовал к себе благочинного Павла и, когда тот пришел, то немедленно затворил все двери и погрузился с ним в какие-то серьезные расчеты, о которых келейник Маркелл отзывался, как о дороге в Преисподнюю.
Весь монастырь замер.
А, между прочим, новый план, посетивший голову отца игумена, был изящен и прост. Он заключался в том, чтобы перестроить старый административный корпус и превратить его в первоклассную гостиницу, способную конкурировать с лучшими гостиницами Пушкиногорья. Дело, разумеется, шло, в первую очередь, о деньгах, а там, где дело идет о деньгах, там, как известно, не следует быть ни слишком щепетильным, ни слишком богобоязненным.
Отец наместник и не собирался быть ни тем и ни другим.
Первое, что он сделал, это выселил из корпуса всех монахов, распихав их по чужим кельям, кого куда, а сам остался в корпусе практически один – если, конечно, не считать келью послушника Андрея, где стояли казначейские компьютеры.
Монахи роптали, но, памятуя о говорящем через отца игумена Духе Святом, открыто выступить побаивались.
А потом началась стройка.
Монахи, удрученные ночными бдениями и борьбой с Дьяволом и иже с ним, таскали кирпичи, мешали цемент, стеклили окна. Трудники сбились с ног, таская песок, утрамбовывая щебенку, клали каменный пол. Медленно, но неотвратимо два монашеских корпуса постепенно превращались в нечто, действительно похожее на средней руки гостиничку.
Список случившихся при этом потерь был внушителен.
Была разбита и потеряна плита с могилы брата Пушкина Платона.
Исчезли ворота восемнадцатого века с серебряными звездочками ручной работы.
Приказала долго жить кованая оградка того же восемнадцатого века.
Пропали многие иконы и среди них – чудесная икона Божьей матери в серебряном окладе, подаренная монастырю покойным отцом Никодимом.
Исчезла навсегда старинная многорожковая люстра, которую сменил какой-то жалкий, закрывший пол-иконостаса бублик.
В один прекрасный день – или, точнее, в одну прекрасную ночь, можно было видеть, как пригнувшись и не издав ни звука, монахи, вооруженные кирками и ломами, собирались в храме возле входа на колокольню, чтобы потом, по знаку отца Павла, быстро подняться на колокольню и негромко застучать инструментом, ломая кирпичи и поднимая над храмом цементную пыль.
Утром того же дня прихожане, ожидавшие как всегда услышать начальные песнопения божественной Литургии, услышали вдруг, что голос хора идет откуда-то сверху. Все знали, что обычно хор пел сначала на левой, а после прихода Нектария – на правой, мужской половине храма. Теперь же он пел с невесть откуда взявшегося вдруг клироса, вознесшегося над головой довольно