совершенно отвлеченные примеры, отчего вся трава в окрестностях скоро пожухла и умерла. Впрочем, Господь наш не был бы Господом, если бы не добавил к этому еще некоторые, не совсем уместные, соображения, главное из которых заключалось в том, что насельникам Царства Небесного следовало бы почаще обращать внимание на Всемогущего и поменьше болтать с ангелами небесными, которые только и умеют, что точить лясы, да чистить перья на крыльях.
Что же касается папки, то тут Господь настоятельно рекомендовал не открывать ее ни при каких обстоятельствах, к тому же никто по-прежнему ничего не знал о том, что скрывается под этой загадочной и, на первый взгляд, вполне мирной вещью.
– Тем более, – предостерегал Господь, – что это папка время от времени открывается сама, являя миру какие-нибудь нелепые чудеса – щипчики для орехов, Троянскую войну, билеты на ангельскую оперу или, на худой конец, ключи от Царства Небесного, которые в последнее время приобрели большую популярность.
В тот вечер, возвращаясь от отца Ферапонта, я твердо решил ни в коем случае не открывать эту сомнительную папку, которая, похоже, сама не слишком отчетливо знала, чего она хочет. Но чем ближе стрелки часов двигались к двенадцати, тем тревожнее становилось у меня на душе, и тем сомнительнее казалась мне моя уверенность в необходимости держать эту загадочную папку закрытой. Множество вопросов теснилось в моей голове, тогда как ответов не было ни на один из них. И тогда я решился.
Я осторожно подошел к лежащей на столе папке, и протянул руку.
– Не открывай, – сказал внутри чей-то голос.
Но было поздно.
Папка щелкнула и раскрылась…
1. Ночь
Что бы там ни говорили, а ночь в ту пятницу выдалась, хоть святых выноси.
Сначала захрипел, застонал и заухал в своей келии отец Тимофей, признанный мастер храпа и бессознательного бормотания, когда потаенные скрепы в человеке ослабевают под влиянием сна и язык начинает вытворять бог знает что, к соблазну тех, кому это удалось услышать.
Захрапев же, отец Тимофей на этот раз сумел не только ухать и стонать, но еще и засвистел к тому же, и притом каким-то двойным свистом, переливчатым и игривым, от которого отцу Иову, лежащему за стеной, стал сниться совершенно непристойный сон, от которого он скоро и проснулся, а проснувшись же, долго таращился в темноту, слушая, как играет за стеной храп-оркестр отца Тимофея.
Потом отец Иов спустил со своего монашеского ложа ноги, надел тапки и зажег пред Спасителем погасшую лампадку. Затем он накинул на себя подрясник и вышел в общий коридор, надеясь никого не встретить.
Так оно и вышло. Толкнув тяжелую входную дверь, отец Иов вышел на крыльцо и остановился, с удовольствием вдохнув прохладного свежего воздуха.
Слабый ветер гулял наверху, в кронах старых тополей, которые давно уже было пора срубить, не дожидаясь, когда они упадут сами и сломают крышу братского корпуса. Сквозь листву были видны неяркие звезды, да еще тонкий полумесяц, действительно похожий на серп, как он был много раз описан в классической