разоряет другого, чтобы заставить его жениться?
– Что вы несете! – возмутилась Матильда. Но пылу у нее заметно поубавилось.
– Можно подумать, вы не знаете, – отчеканила рыжая, глядя ей прямо в глаза. – Если бы не делишки вашего отца, никогда бы Теодор не стал вашим мужем! И нечего тут говорить о любви, сударыня. Сядь, Теодор! Нам еще должны принести десерт. А эта пусть кричит, сколько ей влезет, коли охота себя на посмешище выставлять.
Теодор посмотрел на любовницу – и медленно опустился на место. На скулах Матильды выступили красные пятна.
– Теодор! Я этого так не оставлю! Ты пожалеешь!
– Можно подумать, я не жалею, – с самого дня свадьбы!
Судя по всему, Теодор дошел до той опасной точки, когда готов был выложить все, что накопилось на душе; это ошеломило его жену сильнее, чем оскорбление.
– Не смей так говорить! – возмутилась молодая женщина. – Не смей, слышишь? Или я все расскажу моему отцу!
– Довольно, Матильда, – оборвал ее муж со скучающей гримасой. – Хочешь, я пошлю ему со следующей станции телеграмму? «Отдыхаю в Ницце с подругой, желаю и вам того же. Зять». А то твой отец скоро доработается до удара – ни одного дня свободного.
– Ах, вот о чем ты мечтаешь! – крикнула Матильда. – Чтобы он умер! Скажи, а может быть, ты хочешь, чтобы я тоже умерла? Ты ведь этого хочешь, да?
И тут Мэй услышала слова, от которых у нее перехватило дыхание.
– Да, – спокойно ответил Теодор, глядя в лицо жене и улыбаясь нехорошей улыбкой, от которой его рот искривился. – Меня вполне устроило бы, если бы ты упала под этот поезд. – Он перегнулся через стол и прошипел: – Довольна?
Матильда отшатнулась, сдавленно всхлипнула, стиснула сумочку, словно в ней заключалось ее спасение, и бросилась прочь. Она бежала, как слепая, наклонив голову, и по пути налетела на край стола, за которым сидели Амалия и Мэй.
– Осторожнее, сударыня, – сухо сказала баронесса, подхватив стоявшую на столе вазочку, едва не упавшую от толчка.
Ничего не ответив, Матильда выбежала из вагона. Дверь захлопнулась с резким стуком.
Глава 6
Крик в ночи
Если англичанину случится стать свидетелем скандала, он непременно попытается превратиться в столб, шкаф, или стул, или во что-нибудь столь же деревянное и неодушевленное. Сердца разобьются, глаза ослепнут от слез, судьбы людей уже никогда не будут прежними, и тут англичанин оживет, повернется к вам и учтиво скажет что-нибудь вроде: «Сегодня прекрасная погода, не правда ли?»
Мэй изо всех сил пыталась не подавать виду, что слышала и видела происходящее. С ее точки зрения, этого требовали приличия, но душа ее разрывалась между любопытством, негодованием и сочувствием. По правде говоря, она вообще впервые в жизни видела семейную суету, потому что ее родители жили душа в душу, а их соседи и знакомые были – или казались – до отвращения добропорядочными. И юная Мэй чувствовала себя сейчас, как Ливингстон, впервые ступивший в дебри, кишащие неведомыми чудовищами. Тут до нее донеслись слова