где пивом торгуют. Улицу не помню, но ты знаешь, от твово общежития рядом. Сшибают, стервецы. Один дак ко мне подскочил. Глазищи выпучил, по плечам хлопает.
– Батя! – орет. – Не узнал, что ли? Я тебя сразу, – говорит, – узнал, хоть и постарел ты.
Меня-то с панталыку сбил, гад. Думаю себе: «Хрен его знает, может, память уже теряю.» Сам молчу. А он после и говорит:
– Слушай, земеля …, десять рублей всего не хватает. На билет. Честно.
Я ему аж пятьдесят рубчиков сунул. С испугу. Меньше не было. Представляешь? Только потом дошло: ухарь это. Подъехал так-то на гнилой козе к дураку старому – и все. Вот такие бывают. Зарабатывают. На алкаша не нарвись. Ведь тебе уже двадцать семь. Бобылихой останешься. А лучше-ка приезжай. Хошь, с мужиком познакомлю? Уже три с лишним года у нас живет. Здоровый. Я сам видел, как он «Ниву» приподымал. Одной рукой приподнял, другой чурку подсунул. Колесо, что ли, сломалось, а домкрата, видать, нету. Так он заместо домкрата. Здоровый. И нос еще такой, знаешь, как бы тебе сказать, ну, хороший нос – крутой, как вы говорите». Написал и подумал: «Что ей нос-то? Не с носом же жить. Хотя куда от него денешься! Значит, и с носом тоже».
Он еще подумал немного, но больше расписывать не стал. О других мужских достоинствах мужика он не знал. Не видел. Нос вот видел. И силушку непомерную тоже видел. А остальное… Так и оставил в письме. Дальше продолжал так:
«Хозяйственный он очень. Дом купил, отладил его – любо-дорого. Теплицу отгрохал. Цветы, огурцы всегда есть. Я с ним выпивал зимой, так он – свеженьких огурчиков, ну знаешь. И вот что главное: неженатый он. Молчун, правда. „Да“ – „Нет“ и улыбается. И вот что интересно. Пруд он себе соорудил. Небольшой, правда, а пруд. Спроси зачем? Скажу. Еще первой осенью на озерке, что за старым коровником, выловил он четырех лебедей. Они же у нас завсегда с остановкой. Долго караулил, из двух ли, может, из трех косяков, а четырех лебедушек взял. Стайку им теплую построил, по типу омшаника. Они у него приплод дали. Сейчас штук восемь плавает в прудике. Иль даже поболе. Крылья, правда, у них подрезаны, чтоб не улетели-то. Он от птиц-то пух берет да перо и в город возит. А там, слыхал, шляпы делают или ещё что. Он с этого много деньжат имеет. Мож даже в зоопарк птичек продаёт – не знаю. Я ему твою фотографию показывал да и рассказывал про тебя, что греха таить. „Сватай“, – говорит. Так что не отказывайся. Приезжай хоть для интересу. На лебедей покрасуешься. Как в зоопарке. Красавцы. Только по осени кричат они сильно. Особенно, когда косяки небо режут. А на озеро к нам лебедь больше не идет. Климат, видать, изменился. Торопятся, я думаю. Курлычат, а мимо тянут и тянут. Жалко, конечно!»
Дед закончил писать, Пожалился еще немного на свою жизнь и точку поставил.
Тут бы и конец всей этой истории, но я добавлю.
Тем летом собрался я порыбачить. Приехал на хваленые озера, палатку раскинул, снасти приготовил, а тут дождь саданул. Да так зарядил, льет и льет. День проходит, второй. Палатка моя – как решето. И вот, когда