вдруг резко настигло смятение… Я расчесывала волосы молча, делая вид, что мне больно расчесывать спутанные волосы. А больно мне было по другой причине.
«А разве не друзья мы были? Мы всегда были друзьями! Братом и сестренкой… Да как ты мог, Пашка, сказануть такое? Не подумал! При своих друзьях, во всех из которых я была влюблена в свои шестнадцать? Я запуталась, что значит, что я „зал ожиданий“? Это я их всех ожидала, кто первый мне предложение сделает? Или что они меня ожидали? И он сам, он сам себя выдал! При своей милой девушке и… при самой Каролине?!… Но, может, он не нарочно, вовсе не имел это ввиду? Но оба варианта обидны и неуместны! Да даже положение „духовного брата“ не дает тебе права делать непрозрачные намеки. Завуалированное послание, что все те, кто собрались здесь, – все с „зала ожиданий“, с моего листа ожиданий… Да, может, он не нарочно».
Мне больно подумать о том, что он, как в стихах у Пушкина, был влюблен безмолвно, безнадежно… Он думал обо мне, простил меня, но в глубине души у него обида на меня! Обида на всех девушек, на всех женщин. Вот почему он так сказал. Пока Наташа не появилась, у него ничего толком не ладилось с девчонками… из-за Гүзәл или Каролины? Или из-за меня?! Нет, это, конечно, глупо так думать… или всё же из-за меня? Каждые два-три месяца новая девушка, и каждый раз все милее и лучше, с все более чистым и светлым взглядом… Ну куда уж лучше?! Наташенька – такая славная девчонка! Знает ли она, что её ждет? И мне стало отчего-то заранее жаль Наташу: чувствую, она при своей юности и идеальности не будет ни первая, ни вторая, ни последняя. А покамест она сидит прямо и ровно, нежно обняв ладонями Пашину руку, слушает его очаровательный голос и надеется на чудо…
– Слушай, ты так покраснела…
– Это не из-за карандашей, – замялась я.
– Мин аңладым21! Давай я тебя подкрашу? Пудра есть? – спросила Гүзәл.
– Нет, я забыла…
Соврала ей: нет у меня пудры. Нет, не соврала: я вообще забыла, что такое пудра, и зачем она, мы с мамой так называем детскую присыпку…
– Давай я тебе тогда сама с самого начала макияж нанесу, давай умойся.
Когда я вытерла лицо насухо, кудесница Гүзәл наколдовала мне кисточкой, как волшебной палочкой невероятную красоту!
– Кажется, я догадалась, – Гүзәл убрала в миниатюрный золотистый футляр кисточку, закончив наносить мне свою нежную пудру.
Оглянувшись, дабы удостовериться, что кроме нас в туалетной комнате уже никого нет, вкрадчиво нашептала мне на ухо невероятно шикарный и изящный комплимент, жаль, я не помню её слов.
Она говорила так нежно и не шутя, проникновенно произносила слова с большой любовью в голосе…
– Теперь можешь посмотреть на себя!
Невероятно! И мой взгляд, и брови, и губы – всё было нежно-сексуальное и привлекательное, отдохнувшее и загорелое – словно я на море побывала.
– Спасибо тебе, Гүзәл. Ты такая чудесная… Ты настоящая волшебница! Знаешь… Булат – он очень хороший!
– Да, знаю. Мой Фокс очень хороший.
– Булат? Почему