неглядя майку, джинсы, балахон, косуху. Подумала, и ещё подкрасила глаза – вдруг внимание обратит, а в ночном освещении небрежно растушеванная черная подводка очень эффектно оттеняет мои тёмные глаза. Подошла к двери, но вспомнила про незакрытый балкон. Как там на улице с погодой? Октябрь… Хоть и неприлично тёплый – бабье лето никак не хочет покидать землю! Выглянула – вот он, Ветер, сидит на лавочке, не курит и смотрит под ноги, сгорбившись, как больной. А погода – дрянь. Мелкий какой-то сквозняк, и сыровато. Чтож, вернулась, под балахон натянула водолазку, подумав у шкафа влезла в колготки, запихнула в торбу носки для себя и заныканые папины – для Ветра. Туда же сигареты и коньяк во фляжке. Косуху бросила на кресло. Одела старое длинное пальто.
Я уже держала на весу ботинок-«гад», когда мамин голос из-за приоткрытой двери заставил вздрогнуть:
– Ивана, ты спишь? Завтра в универ, не забывай!
– Да-да, мам, сплю конечно! – сказала я сонным голоском.
– Дверь прикрой нашу, чтоб кошка не лазила! – ответила она, успокаиваясь.
Я прикрыла. Замерла, постояла. Перевела дух. Всё. Ухожу. Утром она всё поймет, как всегда. Потом накажет. Потом.
– Привет, любовник! – хотела его обнять, но он отвернулся недовольно. Ага, знаю, перед Гдетыгдеты стыдно! А нахрена тогда со мной трахаться!! Это совесть позволяет? Да я не в обиде. Села рядом.
– Ну, что скажешь? – надоело молчать.
– Что? – таким тоном, будто всё само собой, так и надо, а я спрашиваю не в тему.
– А, ну да! – киваю, делов-то!
– Может, потрахаемся?
Он качает головой не глядя на меня. Хе, да я и не хотела!
– Чё подарили?
– Когда? – черед издеваться мне.
– Никогда. На днюху, конечно!
– О-о, не описать!
Блин-н-н, мне зудит его поцеловать, я ведь постоянно хочу его! Его запах, звук его голоса, тихие жесты, тонкие пальцы… А он… Эх! Убить чтоль, Гдеты? Да что ж тогда делать? Не смогу я с ним быть, владеть полноправно – тяжко!
Опять все эти его штучки – встал и пошёл молча.
– Куда? – выравнивая шаг под него, беру за руку. Несносный человек, если не знать, можно очень сильно обидеться, подумав, что он так отшивает. Но я знаю уже слишком хорошо, что он псих, и не принимаю на свой счет. Понять его нельзя, можно лишь принимать либо нет.
– Ко мне.
Пожимаю плечами. А говорил – не хочет. Ну и в пень.
– Да! – хватаю визжащую мобилу – папа.
– Иванка, ты где?!!
– Я? … Э-э… на улице! С Ветром.
– Чего? А почему не дома? Где? Далеко ушла, нет? Я сейчас приду – убью!
– Ага, пап, спасибо! Я утром в универ, не волнуйтесь, чё как в первый раз!
– Иванка!! Ива! – чё-то ещё, я не слушаю. Да всё то же самое.
– Хе-хе, уже потеряли! Пошли отсюда скорей. Сейчас папа выйдет!
Оглянулась – окошко светится. Помахала на прощание – ведь по-честному, не знаю, когда вернусь! Сволочь