ужасе попятился, упав спиной на недавно преодоленные ступени. Я не мог отвернуться от черепов, не мог вырваться из их пустых глазниц. Вдруг черепа оскалились, улыбнулись и – посмотрели на меня. Спустя миг я услышал сухое постукивание их высушенных черепков.
«Опять. Опять… – Я безнадежно поднял дрожавшие руки, закрывая себя. – Это как с часами, как с паникой. Это просто картина. Картина! В ней ничего нет – ни плохого, ни хорошего… Просто чей-то вкус пугает меня. Просто…»
Однако все эти увещевания не помогали: мое тело упрямо оттаскивало меня обратно.
Внезапно холл озарился ярким солнечным пламенем – тем самым, что неотступно сопровождало меня с момента пробуждения. Лучи Солнца прошли сквозь «розу» и яростно впились в ухмылявшиеся оскалы, заставив их удивленно и испуганно скривиться. Раздался страдающий вой, который тут же угас, сменившись ласковым шепотком и шелестом ветра. После этого картина со страшным грохотом упала, постояла мгновение и, словно раненый зверь, медленно и воздушно завалилась вперед, обнажая бежевую рубашку с приклеенным к ней маленьким конвертом.
«Оно вернулось! – счастливо заулыбался я, безмолвно и беззвучно всхлипывая. – Солнце – вернулось!»
Я никак не мог успокоиться. Ощущение защиты и покровительства чистой благодарностью смочило мои глаза. Я был как маленький ребенок – только обнять меня было некому.
«Как… как это одолеть? Мое состояние не просто довлеет надо мной – оно мной управляет! – К своему удивлению, я обнаружил, что мой психоэмоциональный уровень был неотличим от уровня новорожденного. – Неужели я действительно настолько беззащитен?.. Что для детей является непререкаемым и абсолютным? Что дает им защиту и спокойствие? Может, какой-то символ или знак?.. Рука! Родительская рука! Родитель! Вот самый совершенный для них оберег, в который они безоговорочно верят! – внезапно сообразил я, осененный своей переменчивой памятью. – А… а что есть у меня?.. У меня есть только это, – грустно улыбнулся я и поймал в ладонь греющий луч света. – Надо попытаться расслабиться…»
Некоторое время я просто лежал, блаженно впитывая телом тепло и прохладу, принесенные вернувшимися чувствами и Солнцем. Немного успокоившись, я обратил внимание на маленький конвертик, после чего, иррационально опасаясь перевернутого под ним изображения черепов, осторожно отлепил его от картины. Конверт был старым, с небольшой сургучной печатью, имевшей вычурный символ, и на записи Кениса и Лив походил мало.
«А стоит ли?» – поежился я, не желая открывать конверт.
И всё же осознанной причины, препятствовавшей удовлетворению любопытства, у меня не было. Было лишь трусливое предположение, что всё, что было связано с недавним ужасом картины, стоило оставить в покое. Однако потребность в любых проявлениях информации подавила все мои опасения. В это же время Солнце окончательно испарило послевкусие моего необъяснимого страха, бережно взлелеяв во мне огонек уверенности.
Я осторожно открыл запечатанный пакетик.
Обнаруженный