и молча повёл в свою комнату.
– Возьмите меня по-настоящему, – только шепнула она.
Ничего не поделаешь, я подчинился.
Юница взгромоздилась на колени на постели, я поспешно и упруго вошёл в неё сзади. Так обладал ею. После запрокинул её навзничь и, возлегши сверху, вторгся в оную алчно и повелительно. Долго ли я продержался – бог весть, я времени не различал! Но и когда сорвался со стоном с немыслимой высоты безумного, безудержного желания своего – и тогда не остановился я: ибо настал черёд любовной пальпации, чрезвычайного осязания, поиска самых укромных, чувствительных мест, и вот уж билась и стонала юница, выгибаясь тугим луком, срываясь вострой стрелой.
Сытый приплод в ином помещении, обременённый пустой соской и глядевший микроскопическим идиотиком, терпеливо нас дожидался, ни разу не вякнувши. Спасибо тебе за терпенье, приплод многожизненный и первозванный!
После долгой проголоди, после многомесячного воздержанья моего я был особливо взбудоражен случившимся, я едва не утратил рассудок, хотелось всё позабыть постороннее, хотелось повторенья, я лишь экстренным и изрядным усильем к постылой реальности себя возвернул.
– Оденься, оденься, – шепнул я юнице. – Васенька уж скоро, наверное, прикатит, чтобы меня перевезти.
Но юница промедлила. И со взглядом несмелым и косвенным загнула словцо:
– Я ведь уже не та, что год назад, – печально сказала юница. – Из-за Савки да и вообще… Вы на меня, Савва Иванович, посмотрите внимательно и, если я как артистка вам не подхожу, вы мне честно скажите об этом, и я тогда не пойду сегодня договор с Константином подписывать. Вы себе скоро новых юниц наберёте, а я не стану собой несовершенной понижать уровень артистизма и кинопроизводства.
«Какая негодница! – внутренне я усмехнулся. – А ведь всё это только взятка была!»
Посмотреть же внимательно на юницу доверчивую я отнюдь не отнекивался. Я медленно взгляд опустил от темени её и до лодыжек, потом поворотил её спиною к себе и от затылка осмотрел и до пят. С безропотностию сия красавица позволяла себя цинично и беспардонно осматривать.
«У неё локотки очень вострые, – молвил мысленно я. – Такие вострые, что, кажется, об них уколоться возможно».
И ещё я Олечку обнял, губами своими приложился к губам её влажным, тихо погладил по плечам, по спине юницу нагую, покорную, отчего тут же взалкал её сызнова, и сказал, желанье новоявленное своё превозмогая:
– Ты, красивая моя, окажешь мне честь, ежели подпишешь сегодня договор с Константином и подаришь нашим с тобой дальнейшим сотрудничеством.
Юница зарделась, сжала благодарно мне руку. Только тут я сумел её заставить одеться.
Васенька и впрямь прикатил вскорости. Появился как всегда мажорный, безалаберный, легкодумный.
– Олька, ты что-то зачастила к Савве Ивановичу! – крикнул с порога.
– Вас ведь никого не дождёшься, – парировала она. – А мне после родов этого хочется очень сильно.
– Вас, юниц, много, а мы с Лёшкой одни, –