выступил Васенька, горделивый, как пласида доминга какая-то, ничуть не менее:
– А дальше слабо? – затаённо сказал он.
– Да тебе самому слабо, – скептически ответила Саби.
– Да ладно, – сказал тот и прехладнокровно стянул с себя плавки.
5
Чёрт возьми, я, вовсе того не желая, поневоле вступил в своё прошедшее по самую щиколотку. Виною тому проклятая моя мягкотелость, и виною тому проказливые детки мои, расчётливо и всем скопом бившие меня теперь в самое моё уязвимое место.
Мы с Песниковым и с совокупными нашими юницами смотрели на нагого Васеньку с его испытанным, трудолюбивым девайсом, и взгляды наши были сиюминутными, теперешними, сегодняшними, а никак не прошлогодними. Прошедшее недостижимо, невозвратно. В прошлом – насмешка над человеками, глумление над оными, их тоска и фиаско, оскудение и битая карта.
Васенька ответно посмотрел на нас, и тут беспримерный уд его, будто бы в ознаменование нашей новорождённой традиции, начал восставать – неуклонно и послушливо.
– Я не нарочно, – сказал юноша.
Многократно виденная Васенькина принадлежность всё же не оставляла равнодушными наших маловозрастных самочек. Им всем хотелось действия, им всем хотелось продолжения, им жаждалось пролонгации и развинченности.
– Савва Иванович, Савва Иванович, ваш выход! – затормошили меня некоторые из юниц.
Я, с сожалением погладив Олин приплод по его слюнявому ротику, понемногу поднялся и воспрянул с податливой мебели.
– Победа! Победа! Зветязьство, говоря по-старинному! – подсказывали мне юницы.
Тут мы, не сговариваясь, захлопали Васеньке. Юноша наслаждался общим вниманием и взглядами пристальными. И уд его тоже наслаждался. Уд безукоризненный, могущественный, непокоробившийся.
– Хорош ведь? Хорош? – вышептал я.
– Хорош! Хорош! – кричали юницы. – Васенька очень хорош!..
– А ещё победителю – приз!..
– Сто баксов? – ввернул Алёша в соответствии с ролью.
– Исполнение желанья, – бессильно опроверг его я. – А желанье это…
– Чтоб каждая из сих красавиц… нежно… трепетно… потрогала у меня там!.. – воскликнул Васенька, кажется, не будучи в силах дождаться начала моей неспешливой реплики.
Все смотрели на меня. Тогда я взял Тамарочку за руку, подвёл её к Васеньке и мягко принудил дотронуться до его распалённого мужеского средоточия. Васенька застонал. Тамарочка ныне осязала уверенно, со знаньем предмета и дислокации, не так, как год назад. И сызнова на уде его появилась та самая, пресловутая склизкая капля…
Я не играл в полную силу, я обозначал игру.
Потом к Васеньке я подвёл Танечку. Меня берегли, меня не заставляли проговаривать все прошлогодние реплики. Окунцова трогала Васенькину интимную оконечность двумя руками. Она играла его крайнею плотью.
Сашенька подошла к Кладезеву самостоятельно, коротко взглянула на меня, словно