в офис по срочному делу и, вдруг, вернулся. Она только приготовила краски, приколола белый бумажный лист к фанере, установила на мольберт, и намеревалась нанести первый мазок тонкой, колонковой кисточкой, мысленно формируя будущую композицию из березки на крутом берегу реки, скамеечки под ней и улетающих вдаль журавлей, когда дверь в комнату шумно распахнулась, и он, всклокоченный и возбужденный, прямо с порога выпалил:
– Собирайся. Быстро. Нас ждут.
– Куда? – окинула она его удивленным взглядом.
– Гонки на воздушных шарах. Я договорился. Все наши уже выехали. Погода отличная. Ты будешь в восторге. Давай. Быстро. Возьми свитер. Я переодеться и за биноклем, – с этими словами он исчез в сумраке коридора.
– Вообще-то я сегодня никуда не собиралась, – возразила она в образовавшуюся пустоту, – Ты, видишь, хотела немного поработать. У меня появились мысли…
Лиза не считала себя художником. Она вообще рисовать не умела и никогда этому не училась. Но внутреннее тяготение к чему-то такому, возвышенному, творческому, постоянно томило её душу. Дома она стеснялась этой своей, как ей казалось, слабости, поскольку её родители являлись людьми очень практичными, на земле стояли двумя ногами твердо и своего никогда не упускали. Мыслили категориями простыми, материальными, можно сказать, грубыми, но понятными. И если что-то не укладывалось в житейскую формулу «полезности», то оно тут же отвергалось и, даже больше того, подвергалось остракизму, как нечто, по меньшей мере, не серьезное. Поэтому брать в их присутствии кисть и писать никому не нужные картины, если они потом не продавались на аукционе за большие деньги, представлялось делом весьма глупым, убивающим зря бесценно отведенное время, которое можно, с гораздо большим толком, потратить на учебу, столь необходимую для социального становления и последующей карьеры. Не удивительно, что Лизе приходилось украдкой рисовать только в различных блокнотиках и тетрадках. Особенно на скучных лекциях в университете, где она числилась на третьем курсе психологического факультета. Училась она без энтузиазма и особого для себя успеха. Больше, видимо, пытаясь разобраться в собственном странном мировосприятии, чем постичь глубины человеческой психики. Не понял её творческого позыва и прежний жених Михаил, практически забросивший учебу в Технологическом институте и занявшийся так называемым «бизнесом», по сути, обыкновенной спекуляцией, продавая всякую мелочевку через киоски. И только Николай как-то сразу откликнулся и проникся пониманием, даже более того, купил ей мольберт и краски. После чего она окончательно перебралась к нему жить на его съемную, малогабаритную квартиру, при молчаливом согласии Ивана Ивановича и вопреки бурным протестам Екатерины Павловны.
– Всё будет отлично, – донеслось до Лизы из глубины коридора, где он, видимо, копался в стенном шкафу, – Все свои мысли возьми с собой. И блокнот тоже. Там, может, увидишь