колхозному делу? Сначала колхоз, потом коммуна – полнейшее уничтожение собственности. Не только быков, но и детей у тебя отберут на государственное воспитание. Все будет общее: дети, жены, чашки, ложки. Ты хотел бы лапши с гусиным потрохом покушать, а тебя квасом будут кормить. Крепостным возле земли будешь.
– А ежели я этак не желаю?
– У тебя и спрашивать не будут.
– Это как же так?
– Да все так же.
– Ловко!
– Ну, еще бы! Теперь я у тебя спрошу: дальше можно так жить?
– Некуда дальше.
– А раз некуда, надо действовать, надо бороться.
– Что вы, Александр Анисимович! Пробовали мы, боролись… Никак невозможно. И помыслить не могу!
– А ты попробуй. – Гость придвинулся к собеседнику вплотную, оглянулся на плотно притворенную дверь в кухню и, вдруг побледнев, заговорил полушепотом: – Я тебе прямо скажу: надеюсь на тебя. В нашей станице казаки собираются восставать. И ты не думай, что это так просто, набалмошь. Мы связаны с Москвой, с генералами, которые сейчас служат в Красной армии, с инженерами, которые работают на фабриках и заводах, и даже дальше: с заграницей. Да, да! Если мы дружно сорганизуемся и выступим именно сейчас, то к весне при помощи иностранных держав Дон уже будет чистым. Зябь ты будешь засевать своим зерном и для себя одного… Постой, ты потом скажешь. В нашем районе много сочувствующих нам. Их надо объединить и собрать. По этому же делу я еду в Усть-Хоперскую. Ты присоединяешься к нам? В нашей организации есть уже более трехсот служилых казаков. В Дубровском, в Войсковом, в Тубянском, в Малом Ольховатском и в других хуторах есть наши боевые группы. Надо такую же группу сколотить и у вас в Гремячем… Ну, говори.
– Люди роптают против колхозов и против сдачи хлеба…
– Погоди! Не о людях, а о тебе речь. Я тебя спрашиваю. Ну?
– Такие дела разве зараз решают?.. Тут голову под топор кладешь.
– Подумай… По приказу одновременно выступаем со всех хуторов. Заберем вашу районную станицу, милицию и коммунистов по одному переберем на квартирах, а дальше пойдет полыхать и без ветра.
– А с чем?
– Найдется! И у тебя небось осталось?
– Кто его знает… Кажись, где-то валялась, какой-то ошкамёлок… австрийского, никак, образца…
– Нам только начать, и через неделю иностранные пароходы привезут и орудия и винтовки. Аэропланы и те будут. Ну?
– Дайте подумать, господин есаул! Не невольте сразу…
Гость со все еще не сошедшей с лица бледностью прислонился к лежанке, сказал глуховато:
– Мы не в колхоз зовем и никого не неволим. Твоя добрая воля, но за язык… гляди, Лукич! Шесть тебе, а уж седьмую… – И легонько покрутил пальцем застрекотавший в кармане нагановский барабан.
– За язык могете не сомневаться. Но ваше дело рисковое. И не потаю: страшно на такое дело