Посольство монахов-кармелитов в России. Смутное время глазами иностранцев. 1604-1612 гг.
укрепили Б. Годунова во мнении, что Н. да Мело может быть «предателем и шпионом»[242]. Не помогло даже заступничество «большого фаворита Бориса» принца Густава, лично знавшего Николау да Мело. Подробности московского инцидента вновь помогает прояснить «Хроника кармелитов».
Преподобный Иоанн-Фаддей в 1609 г.[243] получил сведения о происшествии лично от о. Мело, который, в отличие от утверждений Орудж-бека, был августинцем, а не доминиканцем. Николау да Мело очень подружился с Э. Ширли в Персии и занял ему крупную сумму денег, которую англичанин обязался вернуть после перепродажи персидских товаров в Москве[244]. Однако Годунов, продержав посольство Э. Ширли – Хусейн Али-бека в Москве четыре месяца, запретил ему следовать в Европу через Польшу. Этот странный шаг со стороны Б. Годунова трудно объяснить, так как «волнения в Литве», на которые он ссылался, оправдывая перед Аббасом свое поведение, вряд ли могли повредить посольству, одной из целей которого была встреча с польским королем Сигизмундом III. Николау да Мело не согласился изменять маршрут и собирался отправиться непосредственно в Польшу. В связи с этим он потребовал у Э. Ширли свои деньги обратно. Тогда-то Э. Ширли и сообщил Годунову, что о. да Мело может быть шпионом. По словам о. Павла-Симона, «москвичи ограбили монаха, изъяв у него 60 000 золотых»[245]. Августинца предали церковному суду и сослали в Соловецкий монастырь на десять лет. Таким образом посольство потеряло одного из своих членов.
Однако далее в «Хронике кармелитов» сообщается, что и сам Ширли, посол шаха Аббаса, попал в немилость: «он (Ширли) столкнулся с большими трудностями в Московии… Великий князь думал о его аресте и задержке…»[246] Этот речевой пассаж никоим образом не объясняет, что же действительно произошло с Ширли в Москве. Отношения Годунова и Аббаса на рубеже 1599–1600 гг. достигли апогея своего развития. Интенсивно обсуждалось подписание двухстороннего военно-политического союза, обмен посольствами был регулярный. Самое главное в этих взаимоотношениях заключалось в том, что Годунов имел более почетный статус в восточной иерархии, так как ранг «Белого царя» был выше ранга персидского шаха, правопреемника ильханов[247]. Почему царь Борис занял такую «странную» позицию по отношению к послу его «брата» – шаха Аббаса? Ответ на этот вопрос прост. Последние 12 лет Борис Годунов, лично и не безуспешно, занимался созданием антиосманской лиги, в которой Русское государство играло не только одну из главных ролей, но и, что более важно, являлось посредническим звеном между европейскими государями и персидским шахом. В этой тонкой дипломатической игре Годунов преуспел, его «незаменимую» роль признавала как одна, так и другая сторона. Но, добравшись до самой вершины своей дипломатической деятельности, Годунов совершил роковую ошибку, не сумев обуздать свои имперские аппетиты. Он стал увязывать в переговорах с шахом создание широкой антиосманской коалиции с признанием со стороны шаха «высокой руки» русского государя