эксперименты. Она в задумчивости оглядела квартиру.
– Ведь они не только раскрывают судьбу – они ее меняют!
«Раз – и отрезал, – крутилось в голове у Зои. – Я ведь теперь все смогу. Раз – и Лешка вернется, два – Леська прискачет».
Она вошла в спальню. В шкафу стоял чемодан со старыми вещами мужа и дочки. Давно уже собиралась его выбросить, да руки не поднималась. Хуже – она, как токсикоман, раскладывала вещи на кровати и вынюхивала из швов линялых маек и рубах запахи родных тел, доводя тем самым себя до полного исступления.
Выудив из вороха уже почти ничем не пахнувшего тряпья Лесину блузку и Лешкино белье, она вернулась на кухню.
Ножницы вонзились в область ширинки. Сразу руке стало не просто тепло – горячо. Зоя увидела Лешу, сидящего под елкой рядом с новой женой. Он целовал ее запрокинутое скуластое лицо, тонкую шею, плечи. Он был возбужден и счастлив. Дальше, как в кино, понеслись кадры их семейной идиллии: рождение детей, покупка дома, повышение по службе, переезд в Европу… Все хорошо, даже очень… А в голове так пакостно кто-то подзуживал: «Отрежь!» Зоя расплакалась и отодвинула искромсанную ткань.
Никогда она не видела мужа таким счастливым и красивым. Двадцать лет обоюдной тоски. Дочь, конечно, права – ничего-то Зоя в любви не смыслит. Лешка был ее первым и единственным мужчиной. Жил по инерции, он Лесеньку жалел, бросить не мог, ждал, когда повзрослеет. А с этой женщиной ему хорошо, она же видит. Заодно насмотрелась на то, чего все эти годы не знала. Нет, не нужен он ей такой. Отрезай не отрезай – не в новой жене дело. Дело в нелюбви.
Леськина блузка была совсем выношенной, с плохо отстиранными пятнами кетчупа и оторванным воротничком. Зоя осторожно надрезала краешек блузки и отпрянула, увидав заплаканное лицо дочери. Беременная Линор стояла на кухне перед горой грязной посуды и утирала слезы. Ее возлюбленный лежал на диване, запрокинув голову. Дочь что-то крикнула ему, он не отреагировал. Она швырнула в него тарелкой и схватила телефон. Когда в Зоиной квартире раздался звонок, она уже знала, кто звонит. Спокойно выслушав стоны и рыдания дочери, жалобы на то, что она больше так не может, что ненавидит его и себя, саму жизнь, Зоя скомандовала:
– Собирай вещи и бегом в аэропорт. Что он кричит? Угрожает? Что значит не пустит… Пусть попробует! Убьет, говорит? Скотина! А мы его сейчас отрежем! В каком смысле? А в прямом! Жалеть не будешь? Точно? Ах, еще и наркоман! Что же ты молчала, господи! Не клади трубку!
Зоя подхватила Леськину блузку и быстро заработала ножницами. Она увидела, как в калифорнийской квартире, пошатываясь, встает с дивана парень, как хватает за гриф гитару и приближается к ее дочке, замахивается… Чик, чик, чик… Замелькали ножницы…
И вот он теряет равновесие, падает затылком в угол и там затихает. Леся кричит в трубку:
– Мамочка, он не шевелится!
– Он что, не дышит? – замирает Зоя. – Проверь.
– А вдруг очнется, он же уколотый!
– Ладно, давай