натаскивания на фермах под Саламанкой, где можно было тренироваться на телятах. В жилах Гранеро не текло ни капли матадорской крови, родители мечтали вырастить из него скрипача, однако родной дядя Мануэля был тщеславен, а в юноше обнаружился природный талант, чему способствовала недюжинная смелость, и он стал лучшим из всей троицы. Двух других звали Мануэль Хименес по прозвищу Чиквело и Хуан Луис де ла Роза. Уже в юности они были идеально подготовленными тореро в миниатюре; все трое обладали безупречным бельмонтовским стилем, великолепно исполняли любые приемы и слыли за вундеркиндов от корриды. Гранеро был самым крепеньким, здоровеньким и храбрым, а погиб в Мадриде и тоже в мае, как Хоселито, только два года спустя.
Чиквело было пять лет от роду, когда его отец, матадор с тем же именем и прозвищем, умер от чахотки. Воспитателем-кормильцем, наставником, а впоследствии персональным импресарио стал его дядя Зокато, который принадлежал к старой школе бандерильеро, обладал хорошей деловой хваткой и склонностью изрядно заложить за воротник. Сам Чиквело отличался невысоким ростом и нездоровой полнотой, имел скошенный подбородок и болезненный цвет лица, кисти рук у него были маленькими, а ресницы – по-девичьи длинными. Учившийся в Севилье, а затем на ранчо в окрестностях Саламанки, Чиквело был самым совершенным, идеальным воплощением матадора в миниатюре – как фарфоровая статуэтка. После гибели Хоселито и Гранеро, после ухода Бельмонте именно он солировал на сцене. Еще, правда, имелся Хуан Луис де ла Роза, который, в свою очередь, сам был копией Чиквело, если не считать дяди и телосложения. Кто-то, не родственник, дал денег на его обучение, и он стал еще одним замечательно изготовленным образчиком продукции. В ту же пору на арене выступал и Марсиаль Лаланда, который разбирался в быках благодаря тому, что сам вырос среди них (его отец работал управляющим на ферме герцога Верагуанского), и ему прочили титул правопреемника Хоселито. Всё, что в ту пору в нем было от наследства Хоселито, – это знание быков и своеобычная манера двигаться, когда он дразнил их перед уколами бандерилий. В те дни я часто видел его, и он всегда выглядел очень техничным, все делал как бы по науке, хотя не отличался силой и держался равнодушно. Казалось, коррида не приносит ему удовольствия, он не извлекает из нее эмоций, а уж тем более восторга, зато в нем живет – пусть тщательно подавляемый, но все же наводящий тоску – страх. Унылый, апатичный тореро, техничный и чрезвычайно грамотный; на одно блестящее выступление приходилась дюжина посредственных и неувлекательных. Он, Чиквело и де ла Роза бились с быками так, словно их к этому приговорили, а вовсе не оттого, что сами избрали такой путь. Думаю, никто из них так и не забыл гибель Хоселито и Гранеро. В роковой для Гранеро день с ним на арене был Марсиаль, на которого затем обрушились незаслуженные упреки, мол, не сумел вовремя отвлечь быка. Горечь обиды сказалась на нем очень сильно.
В ту же эпоху гремели еще два имени: братья Анло из Арагона. Старший Рикардо (оба, кстати, по прозвищу Насьональ) был среднего роста, кряжистый, настоящий монумент неподкупности и отваги, воплощение ничем