Нью-Йорк и Чикаго. Тогда, описывая увиденное в Америке, Хаксли продемонстрировал скепсис, типичный для представителя старой культуры. Практически все британские интеллектуалы XX в., писавшие об Америке, выступали с критикой цивилизации Нового Света в полном согласии с традицией, начатой еще А. де Токвилем. И все же, говоря об Америке, Хаксли признавался в письме Джону Стречи, что многое поразило его, что он не ожидал увидеть ничего подобного:
Что за страна! По сути, все здесь сводится к изобилию всего на свете и к его сказочно высокому качеству Видели бы вы Калифорнию! Это же чистый Рабле, сплошной карнавал! На нашей планете нет ничего более похожего на Утопию… Правда, сутки спустя хочется бежать из этого карнавала в трущобы Петербурга Достоевского[59].
В эссе «Америка» (America, 1926) он, пишет, что Калифорния – «это безопасное и пока еще малонаселенное Эльдорадо ошеломляло контрастом со сражающейся, охваченной революцией и голодом Европой»[60]. Пейзажи калифорнийского побережья сильно напомнили писателю его любимую Италию:
Если добавить немного архитектуры, то иллюзия была бы полной. Но здесь нет церквей, нет огромных розовых вилл, <…> нет и замков на горах. Лишь деревянные хижины и кирпичные собачьи будки, кучи пыли, бочки с бензином и телеграфные столбы[61].
Этот перечень «дефицита» поразительно похож на знаменитый каталог того, что отсутствует в американском пейзаже, приведенный в книге «Готорн» Генри Джеймса, родоначальника трансатлантической темы в литературе:
Следует перечислить приметы высокой цивилизации, существующие в других странах и полностью отсутствующие на полотне американской жизни: <…> дворцы, замки, усадьбы, старинные загородные дома, дома сельских священников, крытые соломой дома, заросшие плющом старинные развалины, соборы, аббатства, нормандские церквушки[62].
Итак, Олдосу Хаксли вслед за Джеймсом бросилась в глаза именно незавершенность картины. Возвращаясь к впечатлениям Хаксли об Америке, отметим, что среди повторяющихся в его текстах мотивов особо выделяются два. Во-первых, гигантомания. Так, Нью-Йорк и Чикаго, как и следовало ожидать, сокрушили его своим масштабом. Во-вторых, массовость. Его поразили толпы, их энергия, расточительство, одинаковость. Особенно он изумился, наблюдая «толпы совершенно одинаковых пышнотелых девиц» – полуголых артисток кордебалета в мюзик-холлах и на уличных парадах. Никакого пуританского осуждения в его словах нет: он несколько раз повторяет, что все они прехорошенькие и весьма соблазнительные.
Ил. 6. Американские хористки 1920-х гг.
Америка неизбежно возбуждала в европейцах зависть, а порой и комплекс неполноценности. Изумленно глядя на пышущих энергией американцев, он спрашивал себя, что же случилось с жизненными силами, питавшими европейцев. Ответ казался ему очевидным: европейцы истощены постоянным страхом перед безработицей и возможной утратой социального статуса.
Тогда же он