деревья шепотом выдают мне свои секреты, побуждая раскопать секреты Чарли.
Я трясу головой, отгоняя мысли, и, натянув рукав на ладонь, вытираю мокрые щеки. Подхватив лопату отяжелевшими, словно чужими руками, я так крепко вцепляюсь в рукоятку, что запястьям становится больно. Глубоко вдохнув, начинаю копать.
Глава 2
Настоящее
– Миттенс? – зову я нашу кошку. – Я пришла. – Держа в руках коробку памяти, я протискиваюсь через коридор в гостиную, умудрившись не сшибить с серо-зеленых стен ни одного эстампа с морскими видами. – Вот ты где.
Серый пушистый комочек уютно устроился на табурете перед пианино. На этом инструменте папа учил меня играть, усаживая на кожаный табурет с тех самых пор, как я научилась сидеть без посторонней помощи. Мы с папой сидели бок о бок, его громадные, похожие на сосиски пальцы на удивление проворно брали аккорды, пока я подбирала мелодию. Больше я никогда не буду на нем играть. Слишком мучительны воспоминания о том времени, когда у меня была нормальная жизнь. Нормальная семья.
В гостиной мрачно, несмотря на падающий сквозь стеклянные двери свет. По потемневшему небу несутся грозовые облака. Я щелкаю выключателем. Зима в этом году была суровой, и я с трудом вызываю в памяти летние вечера, когда сиживала в саду с высоким бокалом крюшона, где позвякивали кубики льда, пока не начинал пылать закат, а по небесам цвета индиго – порхать летучие мыши.
Коллекционная тарелка, которую я берегу для особых случаев, балансирует на стопке мужских журналов, засохший яичный желток и кетчуп перекрывают цветочный рисунок. Солонка валяется на полу, белые крупинки соли холмиком высыпались на ковер. Сразу видно, что Дэн поел.
Я перешагиваю через скомканное банное полотенце к кофейному столику, отодвинув в сторону потрепанный экземпляр «Маленьких женщин». Этот роман я читаю вслух соседке, миссис Джонс, – несмотря на сильные очки, она больше не может разбирать мелкий шрифт. Я уже почти добралась до того места, где умирает Бет, и сколько бы раз ни читала его прежде, знаю, что все равно буду плакать. Когда я опускаю на столик коробку памяти, на кремовую столешницу падает засохшая грязь, и я смахиваю ее на пол. Поблекшие изображения певцов-однодневок и супермоделей, когда-то крепко приклеенные, теперь скорбно свисают клочьями с пластиковой коробки, половину из них я едва могу припомнить. Поддеваю ногтем край клейкой ленты, которая запечатывает крышку, и она легко отходит. Я отдираю ее, а потом прижимаю обратно, сильно надавливая большими пальцами. Кажется неправильным открывать коробку без Чарли, но у меня нет выбора, если хочу выяснить, что находится в розовом конверте, и я ее открываю. Но все равно чувствую себя неуютно, как будто вторгаюсь в чужое личное пространство.
В коттедже очень тихо. Ставлю грампластинку. Нина Симон бодра духом. Я рада, что хоть у кого-то из нас все в порядке. Дэн загружает музыку из Интернета, но я нахожу утешение в старомодных вещах, с которыми выросла, пускай даже мой дедушка более современен, чем я сейчас, с его акустической док-станцией и блюрей-плеером.